Меир Шалев - Дело было так

Некоторые у нас в семье стоят на том, что дедушка Арон влюбился в бабушку Тоню в ту же минуту, когда увидел, как она сходит с парохода в Яффо. И даже говорят потихоньку, будто он угрожал, как это принято в русских романах, покончить с собой, если она не примет его предложение. Сама бабушка тоже придерживалась этой версии, добавляя при этом, что дедушка угрожал, что бросится в Иордан. Почему именно в Иордан? Ну, просто повеситься — это как-то не подходит для самоубийства на романтической почве, снотворных таблеток и высотных зданий тогда не было и в помине, рев о льверы (так называли в те времена револьв е ры) тоже было не достать, а патроны и вовсе были редкостью, так что тот, кто тратил драгоценную пулю, чтобы свести счеты с жизнью, подвергался общественному осуждению как «эгоист» и «растратчик». А тут, противу всего этого, — Иордан. Поэтичный, романтичный и хотя не такой, конечно, большой, как русские реки, но зато с историческим ореолом, которого не было у тех. А главное — близкий и доступный. «В стране Израиля все близко», — сказал мне дедушка Арон много лет спустя во время задушевного разговора, по ходу которого, кстати, объявил «небылицами» все, что рассказывала мне о нем бабушка Тоня.

Кое-кто, однако, по сей день утверждает, будто дедушка Арон хотел жениться на бабушке Тоне по весьма простой и прозаичной причине — в надежде, что она вырастит детей, которых родила ему ее сводная сестра, и будет им хорошей матерью. Если так, то его надежды не оправдались. Отношения бабушки Тони с сыновьями Шошаны — незаживающая рана в истории нашей семьи. Кстати, сами Шошана и Тоня тоже ведь родились от разных жен Мордехая-Цви, и поэтому некоторые убеждены, что в результате всех этих повторных браков и множества детей от разных жен история нашей семьи куда сложней и запутанней, чем все, что я пытаюсь здесь объяснить.

Как я уже сказал, дедушка Арон принадлежал к пионерам второй алии, тогда как бабушка Тоня прибыла с третьей [15] Третья алия — см. примечание 2 к главе 2 ( Примечание 10 ). . Он был одним из «отцов-основателей» нашего мошава, а она — всего лишь одной из первых его жительниц. Но несмотря на эту разницу в статусе (а в старых мошавах и кибуцах ей придают особую важность), они ухитрились вполне мирно произвести на свет пятерых детей — первенца Миху, затем мою мать Батию, потом близнецов Менахема и Батшеву и последнего по счету Яира. Все пятеро родились с талантом рассказчиков, и многие их рассказы были посвящены бабушке Тоне.

— Представляешь, — рассказывала мне моя мама о своей матери, — приезжает из России молодая девушка с двумя косами в гимназической форме, чай пьет только с блюдечка, отставляя мизинец, — вот так, — а он везет ее прямиком в Долину, в самое болото, а тут и пыль, и грязь, и все эти трудности…

Я чувствовал, что она хочет понять и объяснить бабушкин характер, а может быть — даже простить ей что-то.

— И вот она приезжает сюда и видит, что все его разговоры об имуществе, оставшемся здесь от ее отца, — чистая выдумка. И что хотя у ее Арона есть много талантов и достоинств, но особенно удачливым или оборотливым хозяином его не назовешь. И она понимает, что отныне ей предстоит жизнь, полная каторжного труда и тяжелой нужды. И невзирая на все это, она решает, что не сдастся. Не вернется в Россию, и не уедет в Америку, и даже в Тель-Авив не переедет. Так что хотя нам бывало с ней нелегко, но этим домом и этим хозяйством мы все обязаны ей и только ей.

И правда, у дедушки Арона были другие интересы, занимавшие его больше сельскохозяйственных. Я уже рассказывал, что он иногда писал в газету «Молодой рабочий». Поселившись в Нагалале, он начал выпускать еще и мошавную сатирическую стенгазету «Комар». А кроме того, он устраивал в мошаве веселые пасхальные вечера, которые приобрели широкую известность во всей Долине. Закончив дома канонический седер [16] Пасхальный седер (букв., «порядок», ивр. ) — церемониал торжественной трапезы в первую ночь праздника Песах. , мошавники шли в «Народный дом», где в нарушение всех канонов начинался разгульный капустник, для которого дедушка писал пародийные переработки песен из пасхальной Агады [17] Пасхальная Агада (букв., «повествование», ивр. ) — традиционный свод благословений, псалмов и отрывков из священных книг, читаемых во время пасхального седера. , язвительно высмеивая в них всех и вся, что в мошаве, что в Рабочем движении [18] Рабочее движение — см. примечание 6 к главе 1 ( Примечание 7 ). в целом.

Но праздник кончался, а назавтра нужно было снова пахать и доить, сеять и жать, и время от времени, когда ему уже невмоготу становились домашние тяготы и ответственность, дедушка Арон объявлял: «У меня болит голова» — и немедленно исчезал. И тогда бабушка Тоня говорила: «Он таки снова мне удрал» — и мчалась следом, чтобы вернуть его обратно.

— Это была их общая трагедия — его и ее, — продолжала мама. — Отцу бы следовало жить в другом месте и заниматься чем-то другим, что больше отвечало его душе и способностям. Но мама решила, что она будет держаться до последнего, буквально когтями, и она действительно вцепилась когтями — и в эту землю, и в этот дом, и в него, и в нас, а поскольку каждому человеку нужен враг, чтобы отвести душу, у нее он тоже появился. Ее врагом стала грязь.

Поначалу, когда Нагалаль только создавался, отцы-основатели жили в палатках. Потом они переселились в деревянные бараки. Но и позже, когда они построили первые каменные здания, эти сооружения предназначались не для людей, а для коров. И только в 1936 году, через пятнадцать лет после основания мошава, здесь впервые появились настоящие жилые дома, к которым было проведено электричество. Эта деталь, кстати, очень важна для нашей истории, поскольку в любом рассказе главный герой обязан совершать какие-то действия, а главным героем данного рассказа является пылесос, который без электричества действовать не может.

Каждая семья устраивала новоселье на свой лад. Не знаю, как это происходило в других семьях, но бабушка Тоня отметила переезд в собственный дом небольшой, но весьма необычной церемонией, смысл и последствия которой поняли тогда далеко не все: она торжественно обернула ручку входной двери маленькой тряпкой. Дом новый и чистый, объяснила она всем присутствовавшим на церемонии, дверная ручка тоже новая и чистая, и эта тряпка призвана сохранить эту ручку в ее первозданно чистом состоянии.

Все, конечно, заулыбались, но вскоре стало ясно, что невинная на вид тряпица — тоже своего рода первопроходец, потому что следом за ней появились другие ей подобные, а потом еще и еще, и вскоре такими тряпочками оказались обернуты ручки всех до единой дверей, а также всех шкафов, окон и ящиков в доме. Так они там и остались вплоть до бабушкиного — и их собственного — смертного часа.