Юрий Вахтин - Иуда Искариот

- Бред какой-то, - вслух проговорил Виктор.

Он лежал с открытыми глазами и даже не заметил, как заснул. Очнулся от стука входящей двери, пришла Вика почти вовремя, с опозданием всего на двадцать минут:

- Ой, соня. Он спит. Вот так ты ждешь меня, - весело заговорила Вика.

- Опаздываете на целых двадцать минут, - Виктор сидел на диване, нахмурившись.

- Не опаздываю, дорогой Витюша, а задержалась – встретила Светку Ягоднину, вместе живем в общежитии, да ты ее знать должен. А почему такой хмурый, Виктор Иванович, ты не рад, что твоя кошечка вернулась?

- Рад очень. Ответь, пожалуйста, кошечка, ты ездила с Лобовым в машине?

- В какой машине? – лицо Вики на миг смутилось.

- В его, конечно, в его машине, - повысил интонацию голоса Виктор.

- Подвозил он меня как-то, я шла по улице, он остановился. Когда я ему права вернула, он рад очень был, сказал, должник мой, вот подвез до университета, - Вика смотрела на Виктора широко открытыми глазами. – Ты снова ревнуешь меня, котик? – она подошла, села рядом с Виктором на диван. – Это меня возбуждает, - прошептала на ухо Виктору.

- Когда это было?

- Что было? – как будто не поняв, переспросила Вика.

- Подвозил он тебя когда? – Виктор встал, освободившись от объятий Вики.

- Три или четыре дня назад, я не придала этому никакого значения. Витюшь, ты снова обидел меня, - Вика подперла голову рукой, губки у нее вытянулись трубочкой, она всегда так делала, когда хотела показать, что обижена. – Ты ревнивец, Виктор, как можно так жить? Люди, тем более любящие друг друга, должны доверять. Ты очень меня обидел, - уже другим, металлическим голосом проговорила Вика.

Виктор резко повернулся, подошел к открытому окну. Наступила пауза. Виктор молча смотрел на противоположную сторону улицы. Сплошным потоком по улице ехали машины, по тротуару спешили люди с работы, учебы. Спешили домой после трудового дня. Виктор очнулся. Вика плакала, он отчетливо услышал всхлипывания, он резко повернулся, подбежал к дивану, упал перед Викой на колени:

- Вика! Викуля, кошечка моя, пожалуйста, не надо плакать. Прости меня, прости. Я не могу видеть, когда ты плачешь, - Виктор попался. Он взял обеими руками маленькую красивую голову Вики и стал целовать ее глаза, на губах соленые слезы. – Я, я… больше жизни люблю тебя. Может, поэтому так ревную.

- Но так нельзя, Виктор. Мы должны доверять друг другу, - Вика перестала рыдать, но слезы еще текли из глаз. – Нельзя быть таким ревнивым. Ты обижаешь меня и убиваешь нашу любовь.

- Я не буду, честное слово, прости меня, прости, пожалуйста, - шептал Виктор и целовал ее в глаза, губы, шею…

Подследственный Новиков был переведен в тюремный лазарет. Наверное, переживание всколыхнуло все старые раны майора, и даже встал вопрос о его переводе в межобластную тюремную больницу, которая находилась в их городе всего в двух километрах от СИЗО. Но больница для заключенных, а Новиков подследственный и по закону этого делать нельзя. До приговора суда все подследственные считаются невиновными, хотя Новиков сам чистосердечно признался в тяжком преступлении.

В лазарете его положили в крошечную двухместную камеру-палату тоже с воином-интернационалистом, подвижным и неугомонным Вовкой Фиксой или Владимиром Фетисовым – сержантом запаса, полтора года провоевавшим в Афганистане кавалером ордена Красной Звезды и медали «За боевые заслуги». После демобилизации неугомонной натуре Фетисова было тяжело вновь привыкать к заводской проходной и токарному станку, от которого его призвали в Армию. Проработав три месяца, его уволили за прогулы и появления на рабочем месте в нетрезвом состоянии. В стране началась перестройка, лозунг: «Работай и зарабатывай» стал основным. Правительство не разъяснило методов и границ дозволенности, люди стали зарабатывать так, как умели и считали возможным. Фикса и его друзья, в основном все афганцы, за свою короткую жизнь ни чему не научились, кроме как «воевать». Они создали свой кооператив по изыманию с нарушениями УК заработанных денег, а так как большинство кооператоров всячески обходили закон, работы у группы Фиксы было непочатый край. Все шло даже лучше, чем они предполагали, появились большие шальные деньги. Но вышла накладка: очередной подпольный цеховик, скрывающий от государства львиную долю доходов, оказался родственником прокурора одного из районов города. И «летучий отряд», как называли они сами себя, или «банда Фетисова», как ее стали называть следователи в своих протоколах, почти в полном составе угодила в СИЗО № 1.

Новикова привели с очередного допроса. Адвокат Митин через следователя передал ему передачу с короткой запиской: «Солдату от солдата». Владимир выложил содержимое на стол: палка сухой колбасы, сало, конфеты, десять пачек «Ростова» – нехитрая обыкновенная передача. Сколько волнения вызвала она в груди боевого командира, два года смотревшего в глаза смерти, и почти ежедневно водившего своих солдат на эту смерть, а здесь слеза навернулась на глаза, в груди клокотало, стало трудно дышать.

- Жена или родичи? – поинтересовался Фикса, он уже знал, за что сидел бывший однокашник майор Новиков, они воевали совсем в разных местах большой чужой страны, но называл Новикова Фикса «командир».

- Нет, Володь, жена от меня ушла, а родичи – одна сестра, живет на юге области. Я ей писал, но второй месяц тишина, может, обманул контролер – не бросил письмо, я открытое передал, просто сообщил, где я. Она зоотехник в колхозе, двоих детей одна растит. Колхоз разваливается, она хороший специалист, ее в богатые колхозы давно зовут, но она упертая – наша Новикова.

- Извини, командир, я не знал. А жена из-за сидки ушла? – Фикса встал со шконки.

- Иди, Вовчик, порубаем вольных продуктов, и на воле они тоже дефицитом становятся, - пригласил Новиков своего сокамерника к столу. – У тебя есть, чем порезать? Ты старый арестант, - пошутил майор.

Фикса сидел на три месяца больше Новикова, но заводной Фетисов привык быстро, как и ко всему, что пришлось ему пережить за неполные двадцать два года, и уже через месяц он стал своим, даже среди посидевших не один год заключенных. Фикса достал заточенный супинатор:

- Пожалуйста, гражданин майор, - шутливо проговорил он, протягивая тюремный «нож» Новикову.

Нарезали сало, колбасы, очистили большую головку чеснока трехзубца с юга области, самодельным кипятильником из лезвий Фикса заварил чифирь. Пир пошел своим чередом.

- Извини, командир, может тебе неприятно, в душу лезу, тогда не отвечай. Но как говорят: в разговоре время идет быстрее, а у нас его, к сожалению, ой как много свободного времени, - Фикса захохотал.

- Спрашивай, сержант.

- Ты не ответил, я спросил, жена из-за сидки ушла?