Кристина Арноти - Африканский ветер

«1. Если я умру, не родив ребенка, назначаю моего мужа, Эрика Ландлера, своим единственным законным наследником. Если у меня будет ребенок, он унаследует все мое состояние, из которого двадцать миллионов долларов достанется Эрику. Я прошу его, если он действительно этого пожелает, оставить в компании верного Сина Сэндерса, заключив с ним пожизненный контракт. Его полномочия должны будут значительно ограничены в соответствии с перечисленными техническими условиями в его же собственных интересах. Всем хорошо известна его преданность компании, но его многолетний упорный труд на благо компании мог подорвать его здоровье, поэтому, если он решит уйти в отставку по причине усталости, компания должна будет выплачивать ему пожизненную ренту в размере его заработной платы и добавить к этой сумме достойный капитал.

2. В тот момент, когда Эрик Ландлер будет в состоянии самостоятельно руководить компанией, совет мудрецов должен быть распущен. Я определяю максимальный срок в двенадцать месяцев. После роспуска совета Эрик Ландлер будет обладать правом принятия окончательного решения.

3. Какими бы ни стали причины моей смерти: взрыв самолета, кораблекрушение, пожар и т. п., я назначаю год ожидания моему наследнику и, следовательно, компании. Каким бы ни было законодательство на момент оглашения этого завещания, я убедительно настаиваю, чтобы моя воля была исполнена.

4. По окончании срока, определенного настоящим завещанием, Эрик Ландлер становится исключительным владельцем всех моих средств, движимых и недвижимых. Он будет обязан выделить сумму в восемьдесят миллионов долларов для перечисления на счет кенийского государства, если оное подтвердит согласие на создание фонда и его деятельность.

5. Имение в Кении под названием «Дом львов» должно получать ежегодную материальную помощь, позволяющую обеспечить повседневную жизнь коммуны, администратора и его семьи. Выплата средств для обеспечения этой ренты, включая будущий центр наблюдения за природой и офис для ведения документации, будет блокироваться или, в случае обеспечения надлежащего контроля, выдаваться единовременно всей суммой по решению Эрика Ландлера, чья преданность компании будет гарантией выживания последней. Для создания и работы этого центра я предусматриваю дар размером в двадцать миллионов долларов. В течение года компания должна работать так, словно я продолжаю ее возглавлять. Никаких перемещений должностных лиц и перераспределения полномочий. Мой кабинет не должен быть никем занят».

Душеприказчиками были назначены два члена совета мудрецов: один очень известный адвокат и бывший эксперт по финансовым вопросам с Уолл-стрит.

К концу прочтения завещания я был словно в тумане. Все молчали. В моих бывших мечтах некий, случайно встреченный незнакомец оставлял мне все свое состояние для того, чтобы отомстить своей семье. В данном случае этим незнакомцем была моя жена. Меня смутило ощущение, что однажды я это уже пережил. Нотариус предложил нам выпить в салоне по рюмке порто. Он посмотрел на меня, держа в руке рюмку:

— Мистер Ландлер, какое доказательство любви! Она отдала вам все! Нет смысла напоминать, что я в любой момент в вашем полном распоряжении. Вы можете звонить мне днем и ночью.

Обессиленный от волнения Сэндерс протянул мне руку:

— Поздравляю вас…

Когда мы вышли на улицу, он остановился на узком тротуаре и заговорил со мной более открыто:

— Если бы я не поднял тревогу и не предупредил вас, вы никогда не получили бы этот невиданный подарок. Энджи была женщиной исключительной и решительной. С того момента, как вы притворились, что разделяете ее африканскую мечту, она вас помиловала и дала посмертное доказательство своей любви. Не забудьте, Эрик, что это я помог вам поймать этот шанс.

— Как можно это забыть? — сказал я, находясь в состоянии невесомости.

Затем я взял себя в руки. Я стал любезным, отстраненным и нарочито вежливым. Наконец-то мне была дана власть, сказочная власть! Меня охватило какое-то новое ощущение, нечто вроде умственного оргазма. Я почувствовал глубокое удовлетворение от мысли, что смогу командовать Сэндерсом. Стоя перед ожидавшим меня «кадиллаком», я посмотрел на него при дневном свете, у него был желтый цвет кожи, возможно, из-за желчи, которая разлилась от зависти ко мне.

— Вы займете кабинет Энджи? — спросил он с болью в голосе.

— Вы же знаете, что она запретила занимать его. Но даже если она меня об этом попросила бы, я бы еще подумал, стоит ли это делать. Даже после окончания назначенного ею срока.

Он бросил на меня быстрый взгляд. Белки его глаз были испещрены красными прожилками от лопнувших капилляров.

— Бедный мой друг, — сказал он — Какое вам выпало испытание! Но ваше горе было бы почти невыносимым, если бы вы остались только служащим компании. Но через год вы станете ее хозяином…

— Мое горе останется таким же глубоким…

Сэндерс был конченым человеком. Мало-помалу, следуя инструкциям Энджи, я урезал его полномочия и отбивал всякую охоту играть в покровителя. Я использовал его знания, впитывал в себя все, чему еще мог у него научиться, что еще мог открыть, переварить, усвоить. Вскоре ему суждено было уйти после торжества в его честь. Я организую ему шикарный прощальный банкет. Но пока я, как вампир, сосал его кровь, его знания.

Я вызвал к себе Гроша, бывшего моим заместителем в ту пору, когда я был всего лишь руководителем иностранного сектора. Он был без ума от радости, что сможет продвинуться по служебной лестнице. У него хватило наглости сказать мне, что он ушел бы из фирмы «Фергюсон», если бы я про него «забыл». «Я слишком честолюбив, чтобы оставаться в растительном состоянии», — сказал он мне. Я сразу почувствовал возмущение законного хозяина. Покинуть меня? Уйти из компании? Я успокоил его, пообещал повышение заработной платы и попросил Сэнди подыскать для мистера Гроша комнату рядом с моим кабинетом. Я долго обсуждал с нотариусом положение завещания, которое запрещало мне проводить всякие перемещения персонала в течение года. Я хотел уволить мисс Филд за то, что она заставила меня ждать в приемной, когда была секретаршей Энджи. Нотариус отсоветовал мне увольнять ее. В итоге мисс Филд осталась на месте, но я нашел нужное решение — назначил ее во второстепенный отдел.

И все это время я старался разыскать Энни. Я не верил в ее смерть. Если она была жива, что с нею случилось? Но я не мог поручить расследование этого дела частному детективу из опасения где-нибудь наследить.

Я отчаянно напрягал память и в конце концов вспомнил название улицы, где жили ее родители. Затем вылетел в Баффало. Нашел их дом в зажиточном пригороде. Остановив взятую напрокат машину в сотне метров от их ворот, стал наблюдать. Иногда я отъезжал, делал круг по кварталу таунхаусов, чтобы не привлекать внимание к моей машине и к длительному стоянию перед домом. Я отследил уходы и приходы некой довольно высокой женщины с коротко постриженными волосами, большими руками и походкой, слегка напоминавшей лошадиную трусцу. Не она ли была матерью Энни? Она окликнула соседку и завела с ней нескончаемую беседу через палисадник, разделявший их участки. Потом я увидел, как к дому подъехала машина, за рулем которой сидел мужчина с лысым черепом. Он загнал свой «бьюик» в гараж с автоматически открывавшейся дверью, затем вышел из дома и забрал почту из почтового ящика, прикрепленного снаружи к белому забору. Может, это отец? Я старался прочесть на их лицах отчаяние, смятение… Но не увидел ни малейшего признака траура, ни малейшей печали… Их лица были безмятежны и спокойны. Я позвонил им из телефонной будки, хотел представиться приятелем Энни, но, услышав «алло», произнесенное голосом ее матери, повесил трубку. Эти люди не были в отчаянии, не испытывали никакого огорчения, не держали в руке мокрый от слез платок. Ничего. Они были как все.