Карсон Маккаллерс - Отражения в золотом глазу

Солдат остановился.

— Вот моя гостиница, — сказал он.

Они стояли перед входом в «Синюю луну», и Ф. Джэсмин удивилась, когда услышала, что это гостиница, она всегда думала, что «Синяя луна» — только кафе. Когда солдат открыл перед ней дверь, она заметила, что он слегка покачивается. После ослепительного солнечного света все в кафе показалось ей красного, потом черного цвета, и глаза ее привыкали к синему освещению, наверное, целую минуту. Она пошла за солдатом в одну из кабинок на правой стороне.

— Будешь пить пиво, — сказал он, не спрашивая, словно заранее знал ее ответ.

Ф. Джэсмин вкус пива не нравился. Раз или два украдкой она отпивала из стакана отца, и оно оказалось кислым. Но солдат не дал ей выбирать.

— С большим удовольствием, — ответила она, — благодарю вас.

Она еще никогда не бывала в гостиницах, хотя часто думала о них и описывала в своих пьесах. Ее отец несколько раз останавливался в гостиницах и однажды, вернувшись из Монтгомери, привез прежней Фрэнки два маленьких куска мыла из гостиницы, которые она сберегла. Ф. Джэсмин осмотрела зал «Синей луны» с новым любопытством. Внезапно она исполнилась чопорности. Садясь за столик, она тщательно расправила платье, чтобы не помять складки, как делала, бывая в гостях или в церкви. Она держалась очень прямо, изображая из себя благовоспитанную девушку. Однако «Синяя луна» все-таки больше походила на кафе, чем на настоящую гостиницу. Грустного бледного португальца не было видно, а пиво солдату, который подошел к стойке, наливала толстая улыбающаяся женщина с золотым зубом. Лестница в глубине зала вела, вероятно, в номера гостиницы, ступеньки были покрыты дорожкой из линолеума, их освещала синяя неоновая лампочка. По радио передавали рекламу, веселые голоса распевали: «Жевательная резинка „Дентин“! Жевательная резинка „Дентин“! „Дентин“!» В зале пахло пивом, и Ф. Джэсмин вспомнился запах в комнате, где под полом сдохла крыса.

Солдат вернулся в кабинку, неся два стакана пива. Он слизнул с руки пролитую пену и вытер руку о брюки. Когда он тоже уселся за столик, Ф. Джэсмин сказала в нос каким-то новым голосом — высоким, изящным и уверенным:

— Не правда ли, это так замечательно? Мы сидим вместе за этим столом, но кто знает, где мы будем через месяц? Может быть, завтра армия пошлет вас на Аляску, как послали моего брата. А может быть, во Францию, в Африку или в Бирму. И я тоже не имею представления, где я буду. Мне хотелось бы, чтобы мы ненадолго съездили на Аляску, а потом еще куда-нибудь. Я слышала, что Париж освободили. По моему мнению, война кончится в следующем месяце.

Солдат поднял свой стакан и, откинув голову назад, выпил пиво. Ф. Джэсмин тоже сделала несколько глотков, хотя пиво показалось ей отвратительным. Сегодня мир не казался ей безобразным и в трещинах, Земля не вращалась со скоростью тысяча миль в час, как это было раньше, когда от мелькавших картин войны и далеких стран у нее кружилась голова. Никогда еще мир не был так близок ей. Она сидела в «Синей луне» в кабинке, вместе с ней за столиком сидел солдат, и вдруг Ф. Джэсмин представилось, как они втроем — она сама, ее брат и его невеста — идут под холодным небом Аляски по берегу моря и на берегу лежат замерзшие зеленые волны. Они забираются на освещенный солнцем ледник, сверкающий холодными бледными красками, их связывает одна веревка, и друзья с соседнего ледника выкрикивают на языке Аляски их имена, начинающиеся на Дж. А. Потом она увидела себя с ними в Африке. Ветер нес тучи песка, и вместе с толпой арабов, завернутых в простыни, они мчатся на верблюдах. А в Бирме темные джунгли, она видела их на картинках в журнале «Лайф». Из-за свадьбы эти далекие края, весь мир казались доступными и близкими. От них до Уинтер-Хилла было не дальше, чем туда же от этого города. По правде говоря, именно настоящее казалось Ф. Джэсмин не вполне реальным.

— Да, это замечательно, — повторила она. Солдат допил пиво и вытер губы тыльной стороной руки, покрытой веснушками. Хотя лицо у него было не толстым, оно казалось опухшим и лоснилось в синем неоновом свете. Вся кожа его была усеяна тысячами крохотных веснушек, и Фрэнки решила, что лучшее в нем — это вьющиеся волосы, блестящие и рыжие. Глаза у него были голубые, близко посаженные, и все в красных прожилках. На Ф. Джэсмин он смотрел с очень странным выражением — не как один путешественник на другого, а как соучастник тайного сговора. Когда солдат наконец заговорил, Фрэнки решила, что он сказал бессмыслицу, и она ничего не поняла. Она решила, что солдат сказал:

— А кто здесь аппетитная штучка?

На столе еды не было, и Фрэнки с беспокойством подумала, что солдат сказал это двусмысленно. Она попыталась перевести разговор на другую тему:

— Я уже говорила вам, что мой брат служит в вооруженных силах.

Но солдат ее как будто не слышал.

— Готов поклясться, что я тебя где-то раньше видел.

Сомнения Ф. Джэсмин усилились. Теперь она поняла, что солдат считает ее взрослой, и это было приятно, но в то же время не очень. Чтобы поддержать разговор, она продолжала:

— Некоторым не особенно нравятся рыжие волосы, но это мой любимый цвет. — Вспомнив про брата и его невесту, она добавила: — Еще мне нравится каштановый и золотистый. И я всегда думаю: какая досада, что Бог тратит вьющиеся волосы на мальчиков, когда есть так много девочек, у которых волосы прямые, как солома.

Солдат по-прежнему глядел прямо на нее, но тут раздался шум, послышались громкие голоса, и в дверь, толкаясь, ввалилось еще несколько солдат. Они кричали, шумели, хлопнула дверь. Солдат оглянулся ка вошедших, и странное выражение в его глазах пропало.

— Очень симпатичная обезьянка, — сказала Ф. Джэсмин.

— Какая обезьянка?

Сомнение переросло в уверенность, что все идет как-то не так.

— Ну как же, обезьянка, которую вы хотели купить несколько минут назад. Что с вами?

Что-то было не так, и солдат прижал кулаки к голове. Его тело обмякло, и он откинулся назад, как будто обессилев.

— А, обезьянка! — пробормотал он невнятно. — Находился по солнцу да еще пива перебрал. Я же всю ночь колобродил. Спать хочу — сил нет. — Он вздохнул и положил руки на стол, растопырив пальцы.

Впервые Ф. Джэсмин спросила себя, что она здесь делает и не следует ли ей уйти домой. Солдаты толпились возле лестницы вокруг одного из столов, женщина с золотым зубом хлопотала у стойки. Ф. Джэсмин допила свое пиво — на внутренней стенке стакана осталось желтоватое кружево пены. От жаркого, спертого воздуха у нее закружилась голова.

— Мне нужно идти домой. Благодарю вас за угощение.

Она встала, но солдат протянул руку и схватил ее за платье.

— Эй! — сказал он. — Подожди, не уходи. Давай договоримся на вечер. Встретимся в девять, идет?