Дорис Лессинг - Великие мечты

В тот затянувшийся период своей жизни, когда Колин в компании со смешным песиком все время проводил в пабах или за разговорами с незнакомцами на парковых скамьях, он завел приятеля, веселого собутыльника. Семидесятые: Фред Коуп жил в молодости так, как было в те годы принято: ходил на демонстрации, нападал на полицейских, выкрикивал лозунги и вообще всячески привлекал к себе внимание. Но в обществе Колина, который отрицал подобное времяпровождение, Фред иногда склонялся к его критике. Оба молодых человека догадывались, что каждый из них являл собой скрытые черты другого. В конце концов, ведь если бы не его убеждения, Колин с удовольствием ввязался бы в шумную конфронтацию. Что касается Фреда Коупа, то к восьмидесятым он открыл в себе чувство ответственности и серьезность. Он женился. Он обзавелся домом. Десятью годами ранее он подшучивал над Колином за то, что тот жил в Хэмпстеде. Это слово носило уничижительный характер и бралось на вооружение всяким, кто хотел идти в ногу со временем. Хэмпстедские социалисты, хэмпстедский роман, Хэмпстед как место жительства — все это были отличные мишени для насмешки, но как только критики Хэмпстеда могли себе это позволить, они немедленно покупали дом не где-нибудь, а в Хэмпстеде. И в том числе Фред Коуп. Он был теперь редактором одной газеты, «Монитор», и иногда два старых приятеля встречались, чтобы пропустить по стаканчику.

Было ли хоть одно поколение, которое не взирало бы с удивлением (хотя давно уже пора было привыкнуть) на то, как тунеядцы, правонарушители и бунтари их молодости превращаются с годами в рупор взвешенных суждений? Колин, когда набирал номер Фреда, напоминал себе, что зачастую носители взвешенных суждений не в силах припомнить былые безрассудства. Двое друзей встретились в пабе в воскресенье, и Колин сразу взял быка за рога.

— У меня есть сестра… то есть почти сестра. Она работает в Цимлии и недавно приезжала ко мне, говорила, что тут у нас совершенно неверно представляют дорогого товарища президента Мэтью. На самом-то деле он тот еще плут.

— Да все они одного поля ягоды, — отозвался Фред Коуп, на миг вернувшись к своей бывшей роли скептика во всем, что касалось власти, но добавил: — Но вроде он получше остальных, нет?

— Я нахожусь в двойственном положении, — сказал Колин. — Помни, что слышишь ты голос Колина, но слова принадлежат Сильвии. Это про нее я рассказываю. Так вот, она была очень расстроена. Думаю, тебе может оказаться полезно ознакомиться с иной точкой зрения.

Редактор улыбнулся.

— Дело в том, что нельзя судить их по нашим стандартам. Они там испытывают огромные трудности. И у них совершенно иная культура.

— А почему нельзя? Ты не находишь, что с нашей стороны это чистое высокомерие? И разве уже не наелись мы этим «несуждением по нашим стандартам»?

— Мм… да-а-а… — протянул редактор. — Я понимаю, о чем ты. Ладно, я займусь этим.

Преодолев то, что оба собеседника восприняли как неловкость, они постарались вернуться к славной безответственности их молодости, когда взгляды Колина были таковы, что он не решался озвучить их вне стен своего дома, а Фреду его молодые годы казались теперь непрекращающимся праздником распущенности и анархии. Но у них ничего не получилось. У Фреда скоро должен был родиться второй ребенок. Колин, как обычно, мог думать только о книге, которую писал. Он подозревал, что, вероятно, должен был с большим прилежанием отнестись к просьбе Сильвии, но у него же было лучшее оправдание из всех — он как раз начал писать новый роман. Кроме того, он почему-то всегда чувствовал себя виноватым перед Сильвией и не понимал в чем именно. Да, Колин забыл, как сердился он, когда она поселилась в доме Юлии, как изливал свою ярость на мать. Сейчас он оглядывался на то время с гордостью: он, и Софи, и любой из тех, кто тогда приходил и уходил из дома, любили поговорить о том, как замечательно они все вместе там жили. Но зато Колин четко знал, что всегда завидовал тому, как близок с Сильвией был его старший брат. Теперь же ее религия и то, что ему казалось невротической потребностью в самопожертвовании, вызывали в Колине раздражение. И этот последний ее визит, который закончился тем, что он посадил Сильвию к себе на колени — о, как все это было неловко! Но, несмотря ни на что, он любил ее — как сестру, — да, любил, и был обязан сделать что-нибудь для Африки, и сделал.

Но погодите, есть же еще Руперт, который выслушал его и сказал точно так же, как Фред Коуп, что их (кого их — всю Африку, что ли?) нельзя судить по нашим стандартам.

— А как же правда? — спросил Колин, зная по долгому и болезненному опыту, что правда всегда была и останется бедной родственницей. Нет, Руперт не относится к числу духовных наследников товарища Джонни, а если и был в их числе раньше, то, вероятно, обнаружил, что призывы содействовать правде и говорить только правду на поверку оказались всего лишь призывами, словами. Хотя из Советского Союза «правда» поступала каплями и фрагментами, а не солидными порциями, которые станут доступными через ближайшие десять лет; хотя эта великая империя все еще существовала (но, разумеется, ни один человек, хотя бы отдаленно ассоциирующий себя с левыми, никогда бы не назвал ее империей), выявилось и выявлялось достаточно, чтобы все уяснили: правда должна быть у всех на повестке дня. Но что касается Руперта, он всегда был всего лишь хорошим, честным либералом, и теперь он сказал:

— Не кажется ли вам, что правда порой приносит больше вреда, чем пользы?

— Нет, мне так не кажется, — категорично ответил Колин.

Потом Колин позабыл о просьбе Сильвии — он обустраивал свой кабинет в цокольной квартире, так как Мэриел наконец съехала. Ему нужно было завершать роман: Юлия оставила не столько денег, чтобы можно было расслабиться, сесть сложа руки.

Фред Коуп запросил из архивов газеты и других источников все статьи, что писались про Цимлию, прочитал их и пришел к выводу, что эта страна всегда пользовалась значительным кредитом доверия со стороны мировой общественности. Одним из экспертов, чье имя чаще других стояло под статьями о Цимлии, была Роуз Тримбл. Похоже, она вообще не находила в этом африканском государстве поводов для критики, тогда кто у нас остается еще? У «Монитора» в Сенге имелся внештатный корреспондент, ему-то и дали задание написать очерк под заголовком «Первое десятилетие Цимлии». Редакция получила от него наиболее критическую статью из всех, в то же время корреспондент напоминал читателям, что Африку нельзя судить по европейским стандартам. Фред Коуп послал Колину вырезку: «Надеюсь, ты ожидал что-то в этом роде?» И постскриптум: «А ты сам не хотел бы написать заметку с рассуждениями о том, что афоризм Прудона "Собственность есть кража" мог послужить причиной коррупции и коллапса современного общества? Лично я все чаще склоняюсь к такому мнению, тем более что наш дом за последние два года обворовывали трижды».