Колум Маккэнн - И пусть вращается прекрасный мир

— Захлопни рот.

— Эй. Не злите Малыша.

Я подхожу к аппарату и вновь жму клавишу набора, но гудки следуют друг за другом, трубку никто не берет. На лице у Комптона странное выражение, словно он видит меня в первый раз, будто мы с ним едва знакомы, но я плевать на это хотел. Набираю снова: телефон продолжает звонить. Я воображаю, как Сейбл отходит от будки, идет по улице, заходит в одну из башен Всемирного торгового центра, поднимается на пятьдесят девятый этаж, кругом сплошь деревянные панели да полки с папками для бумаг, она говорит «Привет!» адвокатам, усаживается за свой стол, закладывает за ухо карандаш.

— Как называлась та адвокатская фирма?

— «Позвольте откланяться», — говорит Гарет.

— Лучше выкинь из головы, — советует Деннис. Он стоит рядом с моим столом в своей футболке, волосы взлохмачены.

— Она уже не вернется, — говорит Комптон.

— Отчего ты так уверен?

— Женская интуиция, — фыркает он.

— Пора бы нам заняться тем патчем, — говорит Деннис. — За дело!

— Нет уж, дудки, — говорит Комптон. — Я сваливаю домой. Не спал уже год.

— Сэм? Что скажешь?

Это он про ту программу, из Пентагона. Мы подписывали бумагу о неразглашении. Довольно простая задачка. Любой ребенок справится — это я так думаю. Всего-то дел: берешь программу радара, вбиваешь в нее силу гравитации, может, еще добавляешь какие-то вращательные дифференциалы — и сразу понятно, где приземлится тот или иной снаряд.

— Малыш?

Когда включаются сразу много компьютеров, комната начинает гудеть. Это не просто «белый шум». Это такой особенный гул, от которого начинает казаться, что на самом деле ты — почва под небом, синий гул, звучащий вверху и вокруг тебя, но если на нем сосредоточиться, он станет слишком громким и надоедливым, а тебя самого сделает крошечной песчинкой. Ты запечатан, закупорен им: проводами, трубами, неустанным бегом электронов, да только на самом деле никакого движения нет, абсолютно никакого.

Я отхожу к окну. Это подвальная амбразура, в которую не заглядывает солнце. Вот чего я никак не могу взять в толк: на кой вставлять окна в подвалах? Однажды я пытался его открыть, но рама даже не шелохнулась.

Могу поспорить, снаружи уже рассвело.

— Позвольте откланяться! — говорит Гарет.

Нестерпимо хочется пересечь комнату и ударить его, со всей силы, по-настоящему ударить, сделать ему больно, — но я сдерживаюсь.

Усаживаюсь за пульт, жму клавишу выхода, «N», потом «Y», выхожу из «блю-бокса». Хватит на сегодня телефонных развлекух. Открываю интерфейс программирования, ввожу свой пароль: samus17. Мы уже шесть месяцев корпим над этим проектом, а Пентагон потратил на него годы. Случись новая война, моя программа пойдет в ход — это уж точно.

Я поворачиваюсь взглянуть на Денниса. Уже сгорбился над своим пультом.

Программа загружается. Слышно, как щелкает.

В работе над новой программой есть свой кайф. Это классно. И довольно просто. Можно забыть об отце с матерью, вообще обо всем. На столе перед тобой раскидывается целая страна. Америка. Ты первооткрыватель, тебе открыты все пути. Программирование — это связь, доступ, шлюзы. Это как командная игра в шепот: если хоть кто-то ошибется, придется вернуться и все начинать сначала.

Эти гады не пустили меня на похороны Корригана. Я бы с радостью забыла, как курят дурь, только бы попасть туда, но вместо этого меня опять запихнули в камеру. Я сразу свалилась на нары и закрыла глаза рукой.

Я видала список своих приводов в полицию, пятьдесят четыре пункта на желтой бумажке. Не особо аккуратно отпечатано. Вся моя жизнь, под копирку. В папочке. Хантс-Пойнт, Лекс и Сорок девятая, Вест-Сайдское шоссе, аккурат до самого Кливленда. Празношатание. Проституцыя. Нарушение общественного спокойствия, класс «А». Хранение вещества, ограниченного в обращении — 7-й степени. Пасягатильство на чужую собственость — 2-й степени. Хранение наркотических веществ, уголовное преступление класса «Е». Преставание с целью оказания сексульных услуг, клас «А». Административное правонарушение — 0-й степени.

По правописанию у копов — твердый трояк.

Те, что из Бронкса, пишут хуже прочих. Кол им за все, не считая наших арестов на нашей же территории.

Тилли Хендерсон, также известная как Мисс Нега, Пазл, Роза П., Булочка.

Цвет кожи, пол, рост, вес, цвет волос, тип волос, комплекция, цвет глаз, шрамы, другие приметы, татуировки (отсутств.).

Просто обожаю торты из супермаркета. На желтой бумажке об этом ни слова.

В день, когда нас повязали, Боб Марли [112] Боб Марли (1945–1981) — ямайский регги-музыкант, гитарист, певец и композитор. пел по радио: Ну же, стойте за свои права. Коп-юморист врубил погромче и глядит на нас, лыбится. Джаззлин завопила: «Кто присмотрит за моими детками?»

Ложку я оставила в банке с детской смесью. Тридцать восемь лет. Не подарочек.

Проституция у меня в крови. Это не гон. В жизни не мечтала о нормальной работе. Я жила точнехонько напротив панели на перекрестке Проспект-авеню и Восточной Тридцать первой. Мне было тогда восемь. Смотрела из окна спальни, как работают девушки. На ногах красные туфли на каблучках, на головах высокие начесы.

Мимо проходили папики, направляясь в Турецкий отель. Там они подбирали пары своим девочкам. В их здоровенных шляпах хоть танцы устраивай.

Во всех фильмах сутенеры разъезжают на «кадиллаках». Истинная правда. Папики катаются на «кисках». Души не чают в белых ободках на покрышках. Впрочем, меховые игральные кости в жизни встречаются куда реже.

Впервые я попробовала помаду, когда мне было девять. Губы блестели в зеркале. В одиннадцать лет пыталась примерить синие мамины сапоги. Те оказались велики: я могла бы целиком в них спрятаться, только голова торчит.

Когда мне стукнуло тринадцать, моя рука уже лежала на бедре у мужика в малиновом костюме. У того парня была женская талия, но бил он крепко. Звали его Файн. Так меня любил, что не пускал работать на панели. Говорил, занимается моим воспитанием.

Моя мать носа из Библии не высовывала. Мы ходили в церковь Духовных Детей Израилевых. Там надо было запрокидывать голову и глаголить во языцех. Она тоже работала на панели. Много лет тому назад. Бросила это делать, когда выпали все зубы. Она говорила мне: «Не бери с меня пример, Тилли».

Поэтому я поступила точнехонько наоборот. Зубы пока на месте. Хотя…

За деньги я не продавалась, пока мне не стукнуло пятнадцать. Сама вошла в лобби Турецкого отеля. Кто-то присвистнул, все повернули башку, и я туда же. И только потом доперла, что свистят мне. Прямо там я начала ходить, виляя задом. Из кожи вон лезла. Мой первый папик сказал: «Закончишь с клиентом, приходи ко мне домой».