Наталья Чеха - Не царская дочь

День 9 марта 1939 года выдался пасмурным и морозным.

Начальник отделения краевого НКВД Алексей Волобуев, как всегда по вечерам, ужинал со своей семьей в просторной столовой недавно полученной большой квартиры.

В краевой центр его, оперуполномоченного районного отделения НКВД, перевели в ноябре 38-го, как подающего надежды сотрудника, «успешно освоившего методы советской разведки» (так было написано в личном деле). В свои тридцать три он успел пройти две начальные ступени будущей блестящей, как он полагал, военной карьеры: службу в рабоче-крестьянской Красной Армии — сначала рядовым, затем, по вступлении в ВКП(б), младшим командиром, а с 28-летнего возраста — службу в органах госбезопасности в качестве помощника оперуполномоченного районного отделения. И вот — новое назначение, теперь уже — в город, где он родился и жил до призыва в армию.

Алексей Васильевич был очень обрадован такой переменой в судьбе. Во-первых, жене с детьми здесь, в краевом центре, будет гораздо легче. А во-вторых — и, пожалуй, в-главных, — ему давно уже хотелось разобраться в том, что происходило в последнее время в системе, где он служил, и ему казалось, что там, в районе, далеко от центра, это сделать сложнее, чем здесь, в непосредственной близости от высокого начальства.

О том, что в системе госбезопасности края, да и всей страны что-то происходит, догадывались все. И не просто догадывались, а видели своими глазами, да только толковали по-разному. А, вернее, никак не толковали. Потому, что если называть вещи своими именами, страшная получалась картина. Только за 1937-й год через «тройки» краевого НКВД прошло 16 тысяч дел по обвинению врагов народа в контрреволюционной деятельности. Большинство обвиняемых было приговорено к расстрелу, тысячи ссылались в лагеря, принудительно переселялись в северные районы страны. Но, что было самым страшным и непонятным, — шла «чистка» и в высших органах государственной власти, в том числе — в НКВД. Это-то и тревожило больше всего. Алексей Волобуев, молодой коммунист и офицер, верой и правдой служивший партии и государству, особенно болезненно воспринимал аресты «своих». Не мог поверить, что эти люди, так серьезно и тщательно проверявшиеся органами госбезопасности перед тем, как быть принятыми туда на службу, вдруг оказывались не теми, за кого себя выдавали. Но и не верить не мог: разве такие структуры ошибаются?

Алексей Васильевич отодвинул от себя тарелку, на которой лежала почти нетронутая еда.

— Не понравилось? — с тревогой в голосе обратилась к нему Лидия Захаровна, старая домработница, следовавшая за Волобуевыми к местам их службы и выполнявшая в семьи одновременно обязанности няни и кухарки.

— Нет-нет, все хорошо! — поспешил заверить старушку Алексей Васильевич. — Просто я сегодня не голоден…

И в эту минуту раздался стук в дверь. А в следующую он понял, что вся его жизнь теперь разделится на «до» и «после». Период жизни до этого стука был уже прожит и имел четкие границы — от рождения до неполных (через неделю — день рождения) 33-х лет. Период же «после» мог быть и неопределенно длинным (если повезет и отправят в лагерь), а мог уместиться в несколько недель и закончиться расстрелом (зависит — это он знал, ибо и сам занимался подрасстрельными делами — от профессионализма следователя, которому будет поручено производить допросы). Независимо от длины, период «после» ему предстоит прожить без семьи.

…Обыск производился быстро, деловито, с каким-то даже спокойствием, а то и будничностью — так, будто это совсем рядовое, обыкновенное событие. Были изъяты винтовка и драгунская шашка — больше, как будто, ничего не нашли.

Ровно через неделю, 17 марта, в день рождения, его первый раз допрашивали в «родном» здании, предварительно объявив, что он подозревается в совершении незаконных арестов и применении физических методов воздействия на допросах.

— Считаете ли вы себя виновным? — спросил в заключение следователь Ковалевский, которому было поручено дело Волобуева.

— Нет, — прозвучал ответ. — Виновным себя не признаю…

Приговор по делу Алексея Волобуева звучал так:

«Выездная сессия военного трибунала войск НКВД рассмотрела в закрытом суде дело по обвинению младшего лейтенанта госбезопасности Волобуева Алексея Васильевича, бывшего помощника оперуполномоченного, в совершении преступления, предусмотренного ст. 193–17 п. «а» УК. Судебным следствием установлено, что подсудимый во второй половине 1937 и первой половине 1938 г.г. систематически, грубейшим образом нарушал революционную законность: производил незаконные аресты, под угрозой пыток заставлял арестованных оговаривать других людей в принадлежности к повстанческим, право-троцкистским контрреволюционным организациям, хотя эти лица принадлежали, в основном, к советско-партийному активу.

Подсудимый Волобуев за короткое время арестовал 29 человек и, не имея никакого компрометирующего материала, завел на всех фиктивные дела. Причем, для того, чтобы добиться вымышленных признаний в тягчайших государственных преступлениях, подсудимый применял к арестованным избиения, стойки, высадки и другие мучительные способы воздействия. Своими действиями он совершил преступление, а поэтому суд приговорил: подвергнуть его лишению свободы сроком на 6 лет без поражения в политических правах с лишением звания. 10 марта 1940 года».

Алексей Васильевич вспомнил один из последних допросов.

— Да, я ударил подследственного, — сказал он тогда этому молодому следователю, — но я был уверен, что расправляюсь с действительными врагами советской власти. С другой стороны, иначе поступить было нельзя, потому что таковы были установки, получаемые из краевого УНКВД.

— Считаете ли вы законным метод следствия с применением физических способов воздействия? — последовал вопрос.

— Сейчас — нет, — ответил он, — а в те времена считал, так как это делало и районное, и краевое начальство. Когда приезжали в наш город сотрудники из НКВД СССР, я спрашивал их, правильно ли мы делаем, что бьем подследственных? Так ли нужно делать? Мне ответили: «Да что говорить о вас! Мы наркомов бьем в столице, да почище вашего!» Вот я и ударил — боялся, что в противном случае выгонят из органов. Я верил в старые чекистские кадры и не представлял, что ЦК ВКП(б) не знает об этих явлениях…

Вспоминая этот допрос, Алексей Волобуев испытывал чувство неловкости и сожаления о том, что нельзя ничего вернуть. Ведь при первом разговоре он сказал, что не применял в своей практике методов физического воздействия на людей. И это было почти правдой. Почти — потому, что подследственного-то он ударил однажды. Это произошло в присутствии Ивана Ивановича, начальника отделения, который перед допросом сказал ему: «Если не будет признаваться — ударишь его для острастки пару раз. В общем, сам знаешь, не мальчик…»