Олег Лукошин - Коммунизм

— Понятно! — рубанул я. — Пойду домой. Херовый здесь музон.

— Деньги на солярий найдём, — вдруг выдал Гарибальди. — Сколько надо, триста тысяч?

— Может, и двести хватит, — удивлённый, поспешил я его успокоить.

— Есть в кассе такая сумма. Завтра же купим. Правда, что потом будем делать, не знаю. Выходит, надо будет на акции под шумок где-нибудь в магазине бабло увести.

— Да не проблема!

Он помолчал.

— Я всё же полагаю, надо пытаться найти коридор, если есть хоть призрачная надежда, — сказал затем. — Пусть там наверху что хотят думают, а нам это только пользу принесёт.

Чёрт, я был готов расцеловать этого человека!

Да и Союзе побывать жуть как хочется, — подмигнул он мне.

— Нормальный агрегат, нормальный, — кивал Никита на ходу, рассказывая мне о доставленном к нему сегодня днём солярии. Мы встретились у станции метро, прошлись пёхом, и вот парадный вход института имени Баумана уже маячил перед взором. В этой обители науке мне бывать не приходилось. Я вообще в «приличные» места редко выбирался, воротило от них. — Уже начал подключать его к своим приборам. Поначалу думал все эти лампы убрать, а потом покумекал — мать моя женщина, так их же можно напрямую использовать для создания минус-поля! Там ведь без разницы, через какие источники в саркофаге возникнет пространственный вихрь. Почему его нельзя сделать с помощью света? Светом даже лучше, у него длина волны вполне подходящая, его там много, он мощный. В ближайшие дни вплотную возьмусь за работу.

— Ну и хорошо, — отвечал я. — Ты давай уж, оправдай возложенные на тебя надежды.

— Гарантировать, конечно, ничего не могу. Это не добыча угля, план не поставишь.

Мы вошли внутрь здания. Охранник вяло колыхнулся, потом узнал Костикова и ответил на его кивок едва заметным движением головы.

— А этот?.. — показал он на меня.

— Это со мной, — отозвался Никита.

— Записать надо.

— Записывай, — запросто так, снимая во мне напряжение, ответил Костиков. — Это аспирант, научную работу у меня пишет.

— А ректор в курсе, что он будет присутствовать? — открывал массивную тетрадь дотошный охранник.

— В курсе, в курсе! — убедительно вещал Никита. — Он сам и пригласил.

— Ничего мне не говорил.

— Ну правильно, скажет он тебе! Ты ж не заместитель ему.

— Как звать? — взглянул на меня пристально охранник.

— Канарейкин Валентин, — выдал я первое пришедшее в голову имя.

Вроде не запнулся. Охранник накарябал имя в тетради.

— Записываю: пришёл с Константиновым, — сообщил он весомо Никите. Мол, на тебе вся ответственность.

— Записывай, записывай! — махнул рукой Никита. — Слышал? — прикольнулся он, едва мы отошли от проходной. — Фамилию мою не помнит, а пишет чего-то. Клоун, блин.

Мы разделись в гардеробе и поднялись на третий этаж в достаточно просторную аудиторию. Точнее, пожалуй, в обыкновенный кабинет, потому что места для слушателей были здесь расположены не амфитеатром, как бывает — сужу по фильмам — в институтах, а на одном уровне с преподавательской позицией. Этот просторный кабинет был уже почти под завязку заполнен: бородатые, плешивые и очкастые мужики с благородной осанкой и мощными интеллектуальными морщинами, такие же высокомерные и несвежие дамы, а также кое-кто и помоложе, включая совсем уж зелёных юношей и девушек, видимо, избранных студентов, — все они сидели, ходили, негромко общались и явно пребывали в нетерпении, предвкушая встречу с необычным собеседником. Костиков кивнул некоторым, с парочкой поздоровался за руку. Мы уселись за самую дальнюю парту, она, на наше счастье, оказалась свободной, и принялись так же нетерпеливо ждать.

Ожидание длилось недолго. Буквально через пять минут в кабинет вошла небольшая делегация из четырёх человек. Двое из них, пожилая дама и достаточно молодой мужчина, на ходу отстали от группы, усаживаясь за свободные места где-то спереди, а двое остальных — высокий, бородатый, симпатичный такой мужик с обильной сединой в волосах и в разноцветном свитере и шедший чуть поодаль очкастый плюгавенький карлик в костюме и с галстуком — прошагали за преподавательский стол. Бородач уселся — я так понял, именно он и был героем, ради которого все собрались здесь — а карлик, остановившись у стола, подождал, пока в кабинете установится тишина и произнёс вступительное слово.

— Добрый вечер, уважаемые коллеги, — начал он. Видимо, это был то ли ректор института, то ли декан факультета. Скорее всего, ректор — держался представительно. — Как вы наверняка знаете, вот уже неделю с лишним у нас в институте работает новый сотрудник. Может быть, вы встречали его в коридорах. Человек он в высшей степени необычный, я даже не знаю, стоит ли говорить, каким образом он у нас появился…

— Стоит, стоит, — закивал бородач.

— Стоит, значит… Ну, в общем, он прибыл к нам из параллельного Советского Союза.

— Точнее, удрал оттуда, — усмехнулся герой вечера.

— Да, вот прямо таким образом. Мы решили сегодня провести встречу с преподавательским составом физико-математического факультета. Аспиранты здесь, я вижу, студенты даже, хотя никто их не звал.

— Да пусть, что вы! — снова подал голос учёный беженец из СССР. — Я ни от кого не прячусь. Со всеми рад пообщаться.

— Ну всё же, Василий Павлович, случай не рядовой. Безопасность требуется особая, по телевизору видели наверное, что тут у нас делается.

— Да ничего мне не будет! — так же весело отмахнулся бородач. — Я им не нужен, с меня взять нечего.

— В общем, — поспешил закончить с представлением карлик, — прошу любить и жаловать: Василий Павлович Иващенко, доктор физико-математических наук, лауреат Ленинской, Ленинской ведь? — уточнил он у добродушно улыбавшегося советского перебежчика — да, Ленинской премии, человек, на мой взгляд, просто героический, с риском для жизни переместившийся из параллельного советского ГУЛАГа в нашу Россию. И вот сейчас мы имеем уникальную возможность поспрашивать его о жизни в Союзе. Хотя, я думаю, не все вопросы будут сегодня уместны.

— Все будут уместны, все, — таким же широким жестом, что и раньше, располагал к себе слушателей Иващенко. — Спасибо, Валерий Иванович, спасибо. Ну что, — окинул он взглядом публику, — я уж, наверное, вставать не буду, долгий разговор всё же предстоит… Я тогда вкратце о себе расскажу и о том, как принял это решение — бежать из Советского Союза в Россию.

Бородач вроде как задумался, собираясь с мыслями, кашлянул в кулак, и продолжил:

— Начнём с того, что я с детства являюсь ярым и непримиримым антикоммунистом. От коммунистического строя пострадала вся моя семья: оба деда, отец, брат отца. Мать после смерти отца в тюрьме влачила жалкое существование, работала уборщицей. В общем, коммунизм с самого рождения стал для меня абсолютно неприемлемой идеологией, философией смерти, учением в чём-то даже страшнее фашизма. Удивительное дело: мой двойник на этой стороне, то есть тот же Вася Иващенко, которому суждено было родиться и жить здесь, в свободной России, как я только-только узнал, погиб от рук прокоммунистических молодчиков ещё пятнадцать лет назад. Их здесь, я гляжу, хватает — бедные, обманутые молодые люди, да вразуми их Господь! Он не был учёным, он был обыкновенным инженером на заводе — и вот, отправился однажды на митинг против коммунистического реванша. Подробностей я не знаю, но, насколько известно, эти нелюди, эта красная плесень на теле человечества, это разнузданное хулиганьё, вломились в толпу протестующих с цепями и кастетами, били всех направо и налево, вот и пробили мне, то есть тому Василию голову, отчего он на месте скончался. В общем, всё это очень печально… Тем не менее, благодаря природной злости и настырности, я сумел поступить в институт, затем в аспирантуру, потом, устроившись в научно-исследовательский институт министерства обороны, стал заниматься различными проблемами и задачами, в основном, увы, связанными с разработкой оружия. Я признаю совершенно отчётливо: это несмываемое пятно на моей биографии. Прощения мне нет, создавать оружие для коммуняк, которые потом истребили им полчеловечества — это величайший грех. На том свете, если он есть, мне за это воздастся сполна. Я был, однако, не самым худшим советским учёным, имею множество научных трудов, публикаций, ряд открытий. Премией даже Ленинской одарили. У коммунистов я числился на хорошем счету. Однако, с того самого возраста, когда меня посетило какое-то начальное, ещё примитивное понимание окружающей действительности и того зла, что пребывает в ней, а под злом я, разумеется, имею в виду коммунистическую идеологию, я постепенно становился диссидентом. Внутренним, так сказать, диссидентом, потому что там, в параллельной для вас реальности, как вы знаете, с недавних пор уже не существует свободного зарубежья, весь мир находится под коммунистической пятой и бежать из страны в страну не имеет смысла. Так вот, я уходил в себя, даже пытался вместе с неравнодушными друзьями создать какое-то движение Сопротивления, чтобы объяснять людям о том, что же это за чума такая, коммунизм, чтобы противопоставить ему что-то, но, увы, друзья гибли один за другим, остававшиеся в живых думающие люди предпочитали превращаться в глупцов, потому что так легче жить, а оболваненные народные массы, как послушное быдло, всё жарче и трепетнее принимали античеловеческие коммунистические постулаты. Народу, по правде говоря, нравилась вся эта военщина, эти захваты беззащитных стран, развевающиеся красные флаги на правительственных зданиях зарубежных государств. У русских, надо признать, есть что-то такое патологически врождённое, какая-то природная склонность к покорению других народов и навязыванию им своего образа жизни. Так вот, с каждым годом жизнь моя становилась всё тоскливее и страшнее. Я безумно люблю свою Родину, но оставаться в ней больше не представлялось никакой возможности. Я не видел ни малейшего выхода и уже начал подумывать о самоубийстве, как о решении всех проблем, но вдруг, как благостный гром среди чёрного коммунистического неба, прозвучало известие об открытии параллельного измерения, в котором коммунизм повержен, в котором существует свободная демократическая Россия, в котором люди строят будущее исходя из свободных представлений о личности и собственности, а не под кнутом надсмотрщиков. Вы не поверите, я плакал, узнав об этом! Я просто рыдал навзрыд, потому что это было настоящим чудом, божественным озарением — принести в наш унылый мир, в мой персональный ад такой мощный луч надежды. Разумеется, о свободном перемещении в Россию не могло быть и речи, коммуняки тут же превратили открытие нового свободного мира в инструмент для собственной идеологии, а та эмиграция, о которой они постоянно говорят, якобы существующая, я имею в виду официальную эмиграцию из СССР в Россию, так я в неё просто-напросто не верю! Я сейчас навожу здесь справки, чтобы встретиться хоть с кем-то из тех, кто будто бы эмигрировал из Союза, но пока мне не предоставили о них никаких сведений. Я подозреваю, что таких людей может вовсе не существовать. Их просто-напросто расстреляли коммунисты. Выявили неблагонадёжных — и расстреляли, объявив о том, что отправили их в Россию. В общем, я понимал всё это с самого начала и о так называемой официальной эмиграции даже не задумывался. Я знал, что меня, советского учёного, да ещё разработчика оружия, просто поставят к стенке — хлоп-хлоп, и готово. И тогда я стал работать над созданием собственного канала для пересечения параллельных измерений. Ведь, рассуждал я, если это явление кто-то открыл, то почему же я, физик, не могу сделать то же самое? Дела, однако, продвигались с трудом, но вскоре мне улыбнулась удача: меня перевели работать в то самое подразделение министерства обороны, в тот самый институт, который занимался изучением вопросов перемещения в пространстве и времени. Да, представьте себе, коммунисты и о покорении времени мечтают. Причём, не исключено, что в самом скором будущем они его подчинят. Это станет воистину вселенской трагедией. Итак, я начал работать в этом подразделении, впрочем, занимаясь лишь второстепенными теоретическими вопросами. Непосредственно в тех боксах, где происходит скольжение в параллельность, я не бывал ни разу. Тем не менее, мне стала доступна чрезвычайно ценная информация, а, прежде всего, я узнал самый главный принцип, благодаря которому возможно путешествовать из мира в мир, а также методы, по которым этот принцип может быть осуществлён. То есть, попросту говоря, мне стало известно, как создать пространственную машину. И я, ежедневно рискуя быть разоблачённым и расстрелянным, в домашних условиях стал её строить.