Роман Солнцев - Поперека

И кипя от слепого гнева (кому он говорил только что свои слова? В пустоту!), подняв воротник куртки до ушей, Поперека поехал в Академгородок.

В лаборатории все были на месте, мирно тикали электронные часы в простенке над стационарным измерителем гамма-излучения, цвел мелкими розовыми цветочками кактус на столе возле компьютера, у герани в горшке на подоконнике ее красные, словно тряпичные лепестки скукожились, некоторые потемнели и уже отвалились.

Ни с кем не разговаривая, Петр Платонович включил компьютер, попытался продолжить работу над статьей. Но в дверь, там, в лаборатории, постучали – Рабин негромко спросил “кто?” и, подойдя к фанерке ближней двери, прошелестел:

– Карсавин...

“Наверное, сын позвонил”, – подумал Поперека, и оказался прав.

Только Карсавин не сразу начал разговор. Он хмуро прошелся по крохотному кабинету коллеги, постоял, глядя в окно на пасмурное небо. Наконец, повернулся к Петру Платоновичу

– Стыдно. Я приношу вам извинения. Не думал, что мой отпрыск может быть замешан в такую историю. Хотя я ему еще летом говорил – газета экстремистского толка... лучше бы пошел он в “Бирюльки”, бульварная, но все же там интеллигенция. Я, собственно, зашел к вам объяснить, почему предпринята такая акция. Сугубо с моей точки рения. Но не думаю, чтобы я ошибался. Позвольте? – он кивнул на стул.

– Конечно, – встрепенулся Поперека. – Виталий Олегович, пожалуйста. – И как бы даже пожаловался. – Я недоумеваю.

– Итак, вы человек, с моей точки зрения, безукоризненной честности и порядочности. И ни о ком в последнее время гласно плохо не говорили, хотя в прежние годы ваш остренький язык... М-да. Так почему они решили ударить по вам? – Он достал трубку из кармана и медленно, прямо как Сталин в кинофильмах, раскурил ее. Умеет держать паузу. Помолчав, продолжил. – Вы занимаетесь святым делом. Отодвинули работы по плазме, решили спасать город, область. Кто-то говорит: популизм, но я-то прекрасно понимаю, на какой пороховой бочке мы оказались. Так почему?.. Не из зависти же!

Он пыхнул сладковатым дымом в сторону.

– Я полагаю, вот почему. Говорю, как патриот патриоту... вы же не уехали, хотя вас приглашали, я знаю... Итак, не кажется ли вам, Петр Платонович, что наша страна оказалась перед лицом новой революции... и боюсь, довольно страшной?

– Революции? – усмехнулся Поперека.

– Не улыбайтесь, не улыбайтесь. Да, революции. Да. Всему виной грабительская приватизация. Все наши недра, богатства разворованы десятью ловкими людьми, которые в обмен на это поддержали Ельцина... а страна все более нищает... а наши олигархи уже в мировых списках занимают первые места...

– Позвольте, – не мог не прервать гостя Петр Платонович. – Но там все больше бывшие комсомольские и партийные лидеры...

– Не только. Но даже если. Тем более. Пришло время размежеваться. Пришло время срочно строить ряды, ибо запахло кровью и порохом. Поверьте мне, Петя, я мирный человек, я, кстати, партбилет не сжигал, но и не был никогда в первых рядах. Мне что – не мешали бы науке. Но сейчас, когда зашаталось всё государство, нужно куда-то примыкать.

– Я в КПРФ никогда не вступлю!.. – замычал Поперека, чувствуя, как снова каменеет от злости его лицо. Чтобы не дергалась жилка на шее, подтянул правое плечо.

Красавин поднялся и отошел, поскрипывая коленками, на два-три шага, словно для того, чтобы более внимательно оглядеть молодого еще коллегу.

– А кто вам сказал, что непременно надо в КПРФ? Хотя, разумеется, там бы от вас не отказались. Идите к левым патриотам... да хоть к либеральным демократам! Но тогда будет понятно, как относиться к вам. Как объяснять любые ваши действия. – Он медленно улыбнулся, перемещая чубук трубки из одного угла рта в другой. – То есть, даже хорошее ваше дело будет объяснено происками той или иной партии, опять же популизмом той или иной партии. Но нельзя оставаться сегодня свободным и независимым.

– Я свободный волк, – процедил Поперека. – Что же в этом дурного?

– Я не считаю, что это дурно, но, учитывая то, что я сказал, вступайте, куда угодно. Это как на войне. Если вы солдат той или иной страны, вас берут в плен и обменивают на своих. Но если вы непонятно кто...

“Какое-то безумие. Неужели старик всерьез?!”

– Могут просто пристрелить?.. – закончил фразу гостя Петр Платонович.

– В известном смысле, – кивнул Виталий Олегович, выпуская в потолок струю сладковатого дыма, от которого уже мутило Попереку. – А насчет публикации... я думаю, не нужно вам подавать в суд на газету... договоритесь интеллигентно. Я звонил, они готовы заплатить за моральный ущерб. Просите тысяч десять, они дадут.

– Мне не нужны их деньги, – ответил Поперека.

– Я говорю о долларах, – уточнил без улыбки Карсавин. – Почему не взять? За все надо платить. А мой сын при мне извинится. Хотя писал эту гнусность, конечно, не он. Мальчика просто подставили. – Карсавин покрутил в воздухе трубкой. – Понимаете... библейская ситуация... кто не с нами, тот против нас... Купить вас не могут, это я доподлинно знаю. Остается ошеломить, чтобы толкнуть вас на какие-то действия в смысле выбора своего берега. Повторяю, я не сторонник таких методов. Но если уж случилось, вы должны знать мотивы.

Величественно кивнув, академик, наконец, ушел. Поперека открыл раму окна.

Надо же, Виталий Олегович уже в редакцию позвонил. И откуда у газеты такие деньги? Но если и требовать, надо требовать с заказчиков? А как докажешь? Ладно, черт с ними. А вот то, что поведал академик, любопытно. Неужто грядет новый 17-ый год?! С ума сходят политики. Но я ни в какую партию не пойду.

Только задумался Поперека над научной статьей, как зазвонил на столе телефон.

– Это Сойкина Елена, движение “Единая Россия”, – представился звонкий голос. – Мы с возмущением узнали, что...

– Не нужно... – буркнул Поперека и бросил трубку. “Самозванцы! Тоже! Понавешали по городу плакаты... будто бы берут под свой контроль выплату зарплат и пенсий трудящимся... Вы бы хоть узнали, сколько получают профессора, и когда получали последнюю зарплату?”

Телефон зазвенел снова, и Поперека снова бросил трубку. И пошел домой.

Выбрав путь через березовую рощу, чтобы меньше встречать людей, он подумал: хорошо, что мать никогда уже не прочтет этой публикации, а отец далеко, в соседней области, и ему не до сына... с молодой женой живет. И не стыдно?

А тебе? Третий или, вернее, четвертый раз женат (на Наталье – после Люси – второй раз) – не стыдно? Тумбочка была твоей женой – не стыдно? И еще, бог свидетель, сегодня секунды растерянно стоял перед ней. Уж не ожидал ли, что она возьмется помочь тебе? Тебе что, еще и твои бабы должны помогать? Тебе, железному кобелю-волку, как ласково тебя называла в год нелепой совместной жизни бывшая одноклассница Люся....