Роман Солнцев - Поперека

И сразу вокруг него образовалась толпа человек сорок. Тут были и Антон с Толей Рабиным, и аспиранты из КГУ, и студенты, и совершенно незнакомые юные девчушки – они на студеном ветру ели мороженое и улыбались, им нравился человек с фамилией Поперека.

Какие-то мордастые деятели, подъехав на белой “Волге”, переглядываясь, начали зычно задавать ему вопросы:

– А сколько раз ты был женат?

– Вы мне? – И Поперека как бы смиренно отвечал. – Четыре раза. На трех женщинах. То есть, затем вернулся к самой любимой.

– Аморальный тип.

– Аморальный от слова аморе, любовь. Любящий тип. Обожаю женщин! Как это у великого русского поэта?

Или как у великого итальянца:

Мы в сравнении с ними дерьмо.

– Алкаш! Говорят, водку хлещешь с утра до вечера!

– Уж лучше водку, чем красный сироп, которым вы потчевали народ семьдесят лет.

– Откуда знаешь, кто с тобой говорит?

– Обойдусь без микроскопа!

– Какое самомнение! Да он сумасшедший, хвастунишка! Он, видите ли, и есть Россия?!

– А вы всё революцией грозите?! Революция так революция! Только между нами и вами одна разница – вы пугаете народ катастрофой, если он проголосует не за вас! А я уверен – он проголосует за меня!

– Ха-ха-ха!..

В толпе мелькнуло испуганное лицо Натальи, она прижала ладонь в перчатке к губам. “Милая, зачем ты приехала сюда?! Я здоров, здоров, я их нарочно провоцирую. – Он привстал на носки и заморгал ей, как можно веселее улыбаясь. – Потому что народ любит смелых. А я этих замшелых тварей не боюсь”.

– Потому что мы вместе выползаем из болезни! Мы больше не спим, скрючившись по углам! Мы больше не дадим за нас решать нашу судьбу, тоже грамотные! Мы тоже хотим жить долго и счастливо, как в хваленой Японии! Только там земли у них – меньше нашей кухни, а у нас золота и нефти – хоть залейся! Осталось одно – взять под контроль!

Возбужденно хохоча, Петр Платонович продолжал выкрикивать свои слова.

Подъехали с синими мигалками две милицейские машины, появились бравые молодцы с резиновыми дубинками, но пара хмурых парней в черной коже раскинула руки и защитила Попереку. А третий снимает происходящее на видеокамеру “Soni”.

– Он что, на проезжей части стоит? Мешает?

– Здесь нельзя митинговать.

– Митинг – это когда толпа, микрофон. А здесь один мужичок стоит. А мы мимо ходим. Говори, мужик!

Петр Платонович стоял, скалясь, ему лицо секло снежком. Он понимал, что для кого-то смешон сейчас в своей огромной волчьей шапке на худенькой шее. Он ее сорвал с головы. Без нее он совсем как мальчишка, только вихор седой. “Ничего, не простужусь. А людям мои слова нравятся”.

Рабин утром предупредил, что зря Поперека вчера в своем обращении по телевидению не слукавил насчет преимуществ дорогой энергии, – это может отпугнуть народ. Не в нашей, мол, стране вводить дорогую энергию, так как большой зарплаты мы от нынешних правителей не дождемся. Все деньги за газ, нефть, алюминий утекают из страны. А производство на нуле.

Так да не так. Если говорить, то надо честно говорить.

– Правительство проворовалось, конечно. Олигархи гонят монету на запад. Милиция сладко спит. Но мы и сами приворовываем, конечно, я про средний слой. На базарах и в магазинах толпы – не все же там продавцы. На улицах машины – не проехать, не пройти. А вот те тридцать процентов, кто обиделся на судьбу и голосует против всех, – это родные мне люди. Мы опрокинем все партии!

– Тебя посадят, – буркнул кто-то, проходя мимо. – Смени хотя бы фамилию.

– Может, и посадят! – охотно скалил зубы Петр Платонович, глядя вослед доброжелателю. – Но ведь истинный ученый в России, наверно, должен посидеть в тюрьме? Королев сидел, Туполев сидел, Вавилов, Термен... Ландау – мало, но сидел... назовите не сидевшего, и я откажусь от своих слов. Очень много гениальных идей осталось невостребованными только потому, что человек не принадлежал группе людей, которая у власти. Но, может быть, хватит? Есть куда большая группа людей! Эй, ты! Ты же не хочешь светиться, как светлячок в ночи? А ты, красавица, не хочешь рожать марсиан? Иди к нам!

К вечеру толпа выросла до трехсот человек, кто-то притащил рупор с микрофоном. Подъехали с видеокамерами представители центральных каналов – НТВ, РТР... К Попереке протолкнулась Люся, сунула ему листочек, на котором что-то накарябано. Глаза ее сияли.

– Там стишки... прочти...

– Почему вы так высокомерно о КПРФ? – задал вопрос барственного вида господин в яркой вишневой дубленке. – За них ведь тоже процентов двадцать голосует.

Вместо ответа, давясь от смеха, Петр Платонович прочел соответствующие строчки люсиного творчества:

Добавлю своими словами. Хорошо, что у коммунистов нет умного лидера. Не то бы стране хана. С такой поддержкой пока что несчастной страны, мама моя дорогая... Поэтому хвалите, хвалите вашего генерального секретаря.

– А “Яблоко”?! Чем вам не нравится партия “Яблоко”?

Если говорить доказательно... скажите, почему они не хотят войти в коалицию таких же интеллигентных партий? А потому, что не хотят делиться деньгами. Им так и так дадут к выборам деньги. И тем дадут. А если объединятся, то им дадут вместе. И на каждого тогда получится меньше, нежели порознь.

– Вы рассуждаете цинично. А еще профессор!

– Конечно. Я математику хорошо изучил, еще в школе.

– А как “единороссы”?

Люся оказалась совсем близко, она подпрыгивала, явно замерзла, маленькая, накрашенная, жалкая. В идиотском зеленом беретике набекрень, в сером плащике до колен.

– Их не ругай... – зашептала Люся, старательно – для людей – улыбаясь. – Это опасно. Это элита всей страны. Там много здравомыслящих людей...

– Я никогда не отличался здравомыслием, – буркнул Поперека. И уже громко. – Когда думаю о так называемых центристах, вспоминаю хорошие стихи Лермонтова: “Вы, жадною толпой стоящие у трона...” Это вчерашний комсомол, вчерашняя КПСС. Мы топчемся на месте.

Наталья помахала издали рукой и показала себе на голову – мол, надень, ведь заболеешь.

– Так что же, Петр Платонович, все – плохие? А вы один хороший? – воскликнула тоненькая, в очках, очень серьезная на вид молодая женщина в длинном пальто. Наверное, учительница в школе.

– Народ у нас всякий, – ласково ответил ей Поперека, напяливая мохнатую шапку на закоченевшую голову. – Если я ругаю сегодняшнюю власть и поощряемые ею партии, то не потому, что раньше, в советские времена, кивал ей, а теперь изживаю стыд за свое соглашательство. Я тогда просто не обращал внимание на нее. Но уж если пообещали демократию и вдруг ее куда-то дели... Я хочу поднять изверившихся. Молчаливых, себе на уме... поверьте мне, они и спасут Россию. Среди них много молодежи. Они не читают современных книг и не смотрят телевидение – и правильно, сберегают психику. Да и стариков жалко! Понимают, что прежде всё было на лжи и на подачках, а признаться нету сил, юности своей жалко. Так я от имени Ленина-Сталина и всей этой камарильи могу попросить прощения у народа! И позвать людей на сто лет назад, в Россию, когда человек уважал человека, уважал его частную собственность, его талант, когда только по суду могли обидеть кого-нибудь, когда все любили свою огромную страну! – Он замолчал. – Минуту! Вот как можно сформулировать. Если я талант, мне многое дано, но и многое спросится. В сущности, я только сейчас понял: я создаю партию талантливых людей – поэтов, ученых, геологов, учителей, стариков и старушек... они и есть те молчаливые, брошенные государством, нищие тридцать процентов!