Валерий Буланников - Рассказы

Обычно он провожал девушку от института до дома (шел за ней на расстоянии метров трех-четырех), впившись взглядом в помпон ее вязаной шапочки, который раскачивался из стороны в сторону в такт ее веселой прыгучей походке. Сокращать расстояние он не собирался, ему и без этого было радостно и легко.

Но однажды все кончилось. Однажды его девушка остановилась и обернулась.

— Почему ты ходишь за мной? — спросила она. — Почему не поцелуешь меня, Николай?

Николай?

Эдуард успел среагировать на ее неожиданную остановку: чтобы не сбить девушку с ног, он увел тело в сторону. Маневр оказался сложным для исполнения в скользких зимних условиях, ноги Пивчикова заплелись, он упал и на треть погрузился в сугроб. Положение не располагало отвечать на чьи-либо вопросы. Да и как объяснить человеку то, чего он (она) никогда у себя не видел. А она не могла видеть движение помпона физически, потому что помпон был закреплен у нее на затылке.

— Ну что ты молчишь? — повторила девушка.

«Ничего ей сейчас не скажу, — решил Пивчиков, — я оставлю ответ на потом, надо все хорошенько обдумать».

И вероятно, он ошибся с решением, потому что за Эдуарда заговорил кто-то другой:

— А чего говорить? Ну давай поцелую.

Возле девушки Эдуарда возник крепкий румяный парень в длиннополой искусственной шубе. И не просто возник, а закрыл, заслонил от Пивчикова помпон своей широкой прокуренной шубой.

«Николай — это он, — сообразил Эдуард, — и он целует ее…»

«Я оставлю свой ответ на потом», — повторял он себе, чувствуя, как уши его наливаются кровью, а ладони прилипают к перчаткам.

Но потом была только работа. В неброском учреждении, связанном с регистрацией и учетом различных печатных форм. Своего кабинета Эдуарду не полагалось, зато был собственный кластер — отгороженный куском пластика угол, оборудованный деревянными счетами, архиваторами, писчей бумагой и парой угловых штампов. Затем к столовым предметам прибавилась (но вовсе не заменила их) массивная ЭВМ.

Вся карьера Пивчикова прошла за этой невзрачной перегородкой. Фиксация и архивация документов требовали от оператора тишины и сосредоточенности. И Пивчиков был таковым.

И так же сосредоточенно, тихо и незаметно шло время. Пивчиков определял его ход по стенам учреждения: каждые десять лет они освежались светло-зеленой масляной краской.

Вскоре после четвертой покраски Эдуард Эдуардович был отправлен на пенсию. За четыре полоски службы он не пересекся ни с одним сослуживцем, ни по касательной, ни по наклонной.

Вне работы и дома Эдуард себя помнил плохо. В основном стоящим в очередях. Очереди змеились, ползли вверх и вниз по этажам и бесконечным коридорам разного рода государственных учреждений. По причинам, казавшимся Пивчикову незначительными, он провел там многие часы, иногда целые дни своей жизни. Очереди обычно оканчивались неприметными и часто непоименованными филенчатыми дверьми, преграждающими путь в кабинеты. В кабинетах выдавали необходимые справки, подтверждающие факт жизнедеятельности. Пивчиков не часто бывал внутри. То перед ним начиналось санитарное кварцевание, то ответственная «летучка», то заканчивалось время приема. То какая-нибудь толстая секретарша, вперив в Пивчикова томно-гуашевый взгляд, говорила «входите» и пропускала кого-то другого. Именно в одной из таких ситуаций Эдуарду впервые пришла в голову мысль, что он — человек-невидимка.

С одной стороны, это предположение вступало в противоречие с известными законами оптики, с другой стороны, было вполне объяснимо с точки зрения социологии масс. «Массы». Пивчиков испытывал чувство стыда и гадливости, слыша это аморфное, приставучее слово. Смалодушничал он и на этот раз и решил поскорее забыть блеснувшую в глубинах мозга гипотезу. Тем более что подступила пенсия.

Явление пенсии в административно-хозяйственном плане обозначает полный разрыв связей с внешней системой, что обеспечивает абсолютную внешнюю и внутреннюю пустоту, если не брать в расчет мелкие и мельчайшие примеси в виде стирки носков, закупки молока и яиц, посещения стационаров и поликлиник. Состояние пустоты понравилось Пивчикову: можно было сидеть в своей детской (теперь более подходило бы название «старческой», но такого названия, кажется, нет) и часами разглядывать через дверной проем освещенную пыльным солнцем родительскую.

Однако идиллия продолжалась недолго: в образовавшуюся вокруг Пивчикова пустоту устремились девелоперы.

Девелопер — это разновидность термита, прогрызающегося к прибавочной ценности сквозь любые физические, ментальные и витальные стены. В глобальном смысле их действия неразумны, зато эффективны на локальных отрезках — например, у термитов отличный нюх на «лишних» людей, владеющих «лишними» квадратными метрами.

Так однажды унюхав Пивчикова, они больше его не отпустили, начав, как обычно, с изящной дезинформации. В почтовый ящик Эдуарда подбрасывался то богатый глянцевитый буклет «Достойное жилье за достойные похороны», то строгая открытка с призывом покинуть грязный порочный город и слиться с первозданной природой в окрестностях сто первого километра, то брошюра «Целебные свойства дикорастущих» вкупе с поэтическим сборником «Круглый год в одноместной палатке». Все предложения начинались с весьма редкого сочетания слов: «Уважаемый Эдуард Эдуардович!»

Чуть позже к средствам психического воздействия добавились методы экономической стимуляции. Они проявились в растущих счетах на квартплату. Цифры выглядят убедительней слов, особенно при сопоставлении, в нашем случае — начислений квартплаты и пенсии.

Эдуард Эдуардович без энтузиазма относился к еде, но не кушать совсем не умел. Он встал перед выбором: пить молоко с макаронами или платить за газ, воду и свет. Социальное государство, в котором Пивчиков имел честь быть гражданином, часто называло своих граждан — рантье. В сложных системах понятия многозначны, размыты, иногда нет понятий вообще, зато общая энергия таких систем есть величина постоянная. И когда один рантье покупает яхту, для сохранения равновесия системы несколько прочих рантье необходимо выбросить за борт.

Неизвестно, кто купил яхту на этот раз, но катапультироваться надлежало Эдуарду Эдуардовичу. Прошу не жалеть и не жаловать.

Собственно, жалеть Пивчикова никто не собирался, напротив, начались угрозы, хитроумно выдаваемые за уведомления, предписания и штрафы. Так звучит переведенный на процессуальный жаргон уголовный мотив.

Оставалось попрошайничать и воровать (читай: адекватно реагировать на вызовы времени), только Пивчиков оказался другим. Будто позабыв о скором и неизбежном приходе девелоперов, он продолжал изучать свое отражение, словно пытаясь найти в нем дверцу, лазейку и уйти через нее в какой-то другой, безопасный мир.