Валерий Вотрин - Жалитвослов

«Вы к Сергею?» — запинаясь, спросила она.

«Он дома?»

Женщина покачала головой, и глаза ее медленно наполнились слезами.

«Я… не знаю, что происходит. В обед он вышел за сигаретами… а потом вернулся, вбежал в квартиру, весь такой взволнованный, стал собирать вещи.»

«Вещи?»

«Да, чемодан. Я спросила, ты что, привидение увидел на базаре, а он побледнел, накричал на меня…»

«И что же?» — спросил Нефедов, начиная понимать.

«Он сказал, что срочно едет в Самару, — сказала женщина, утирая слезы. — Никогда там не был, а тут вдруг решил поехать. У него проблемы, да? Он такой скрытный, никогда мне ничего не рассказывает. Я решила денек-два подождать, а потом поехать к нему, в Самару», — твердо закончила она.

«Извините», — сказал Нефедов и повернулся, чтобы уходить.

«Может, зайдете?» — спросила женщина, выжидательно глядя на него.

«Нет-нет, я пойду.»

«А что мне сказать, когда он приедет?» — спросила женщина, перегибаясь через перила.

«Мы с ним еще увидимся, — ответил Нефедов. — В Самаре.»

Тем же путем, сквозь метель, мимо высоких многоквартирных домов, возвращался он к метро. «Сестра моя смерть… старый капитан… где твое жало… где твоя победа…» — много самых разных мыслей проносилось у него в голове. Сгущались сумерки, и Нефедов знал, что этот день умирает, навсегда выбывая из календарей. Снег не переставал, хороня всякий след. Нефедов думал о Лявонове, о Колпине, о Насте и о матери. На днях он хотел заскочить к ней, а теперь не знал, как это сделать. Он не мог, как бог. Ему было жаль ее, ему было страшно того, что что-то неизбежно откроется ему, когда он ее увидит, ему стыдно было, что не бывал у нее раньше, он ослабел вдруг. Еле добрался он до дому.

Настя ждала его. Лицо ее было обеспокоено.

«К тебе заходили тут», — произнесла она.

Он повернулся к ней.

«Кто?»

«Он был весь в черном, высокий, худой.»

Он продолжал смотреть на нее. Все мысли вдруг разом улетучились.

«Он оставил тебе записку, — видя его состояние, быстро сказала она. — Сейчас я ее принесу… Да ты раздевайся!»

Он немного успокоился после этих слов. Она записок не оставляет. Настя принесла записку, и Нефедов развернул ее. Было написано:

«Андрей,

Я сегодня же испробовал то, что ты посоветовал, и мне немного полегчало. Меня больше не размывает. Возможно, я вообще перейду в отдел эпиталам. Возможно, я снова вернусь к вере. Спасибо тебе.

Слово «вера» было написано так, что непонятно было, имя это или собственно вера. Нефедов попытался вспомнить, как звали бывшую жену Швеца, но не вспомнил.

«Кто это был?» — спросила Настя.

«Швец.»

«С которым ты учился? Я его не узнала. Он здорово похудел. Чем он занимается?»

«Возвращается к какой-то вере», — ответил Нефедов.

Ночь он спал беспокойно. Его донимали сны: то снилась ему вера в образе святого старца с длинной седой бородой, и Швец говорил ему: «Ведь я люблю ее, понимаешь, люблю!» То какой-то человек, показывая на факс Кладея, говорил: «Этот факс звонит и по тебе!» А под утро приснился Лявонов. Он был весел и возвращался с Самарской ярмарки. «А ты чего туда не поехал? — кричал он на Нефедова. — Там все наши собрались. Вот и твоя фамилия в списке.» Нефедов взглянул: фамилия его действительно была в списке, а напротив ее стояла галочка. Список был Колпина. Он проснулся, не зная, где находится. В окне занимался рассвет.

На работу он шел с тем чувством, в природе которого раньше бы не разобрался. Теперь он знал, что это предчувствие. Тучи над ним сгустились, и сгустил их не иначе как Кладей. Его он в редакции и застал. Больше никого здесь не было. Рядом с Кладеем стоял факс, из которого медленно ползла бумажная лента, образовывая на полу громадный свиток.

«Тебя почему вчера на похоронах не было?» — ровно сказал Кладей вместо приветствия.

«Чьих похоронах?» — не понял Нефедов.

«Все у тебя из головы вылетело. Вчера Чайкина хоронили.»

«У меня действительно… из головы вылетело», — признался Нефедов. — «И… занят я был.»

«Я знаю, чем ты был занят, — медленно проговорил Кладей. — Ну как, предупредил ты его?» — и поскольку Нефедов не ответил, он продолжал: — «Никому еще не удавалось предупреждать об этом. Эти книги все, это все ложь. Это бумага красиво отпечатанная, ее за деньги продают. А настоящее ты вчера увидел, за завесу заглянул чуть-чуть, и то настолько, насколько тебе дали.»

«Он был в вашем списке», — утвердительно произнес Нефедов.

Кладей смерил его долгим взглядом.

«У меня вообще много кого в списке. И ты там есть. Не боишься?»

Волна жара обдала Нефедова, но он не отступил.

«Я и других предупрежу, если буду в силах, — сказал он. — Если успею, то предупрежу.»

«Ты такой же, как он, — выговорил Кладей. — Я это сразу понял. Он тоже на панихидах простаивал, все что-то понять пытался. Пиши заявление.»

Нефедов подошел к нему ближе и посмотрел прямо в глаза.

«Вы умрете через шесть лет, три месяца и восемь дней, Михаил Иванович, — сказал он. — От рака, он у вас неоперабельный, как врачи выражаются. Перед смертью вы попытаетесь произнести последние слова, что-то красивое, вы их в какой-то книжке вычитали, но не сумеете. И умрете без слов, Михаил Иванович.»

Кладей разлепил губы.

«Тоже мне, бином Ньютона», — произнес он.

По пути домой Нефедов купил букет цветов и шампанского. Настя открыла дверь и увидела букет.

«Ого! — сказала она. — Это уже серьезно.»

«Да, в общем… — засмущался он вдруг. — С работы меня турнули. И я подумал — а что, если нам пожениться?»

«Железная логика, — отметила она. — Чем я могу ответить? Я согласна.»

«И венчаться будем?» — спросила Настя позднее, когда они ужинали вдвоем в небольшом ресторанчике недалеко от дома.

«Железно, — сказал он жуя. Она засмеялась. — Где-то через недельку, — продолжил он. — А послезавтра я тебя с мамой познакомлю.»

«А почему не завтра?»

«Завтра я иду на похороны. Умер один очень хороший человек, мой бывший коллега.»

Она посмотрела на него через стол.

«Ты будешь писать на него некролог?»

«Нет, — сказал Нефедов, помедлив. — Он на него уже написан. Не мной. А мы с тобой будем жить долго и счастливо. Я знаю!»

«Сим удостоверяется, что Карстен Фора, служащий компании, направляется на одну из отдаленнейших ее факторий в качестве скупщика и оценщика сырья.

О своем предшественнике, старом факторе, он ничего толком не знал. Ему было известно лишь, что того звали Ганнон. Этот Ганнон то ли умер, то ли пропал, и вот компания посылает без промедления вместо него нового фактора. Им и был Фора. В его удостоверении ничего не было сказано о том, есть ли у него опыт и велик ли стаж работы в компании — ни тем, ни другим Фора похвастать не мог. Он был очень молод, а потому с легкостью принял новое назначение — Фора находился еще в том возрасте, когда самую скучную командировку одной лишь игрой воображения можно превратить в незабываемое романтическое странствие. Он, правда, со всей очевидностью понимал, что попалось ему место не из веселых. Наверняка не насладишься там ни приятным досугом, ни разговором с путным собеседником, а уж о женщинах нечего и говорить. Зато точно будет невпроворот унылой, пустой, выматывающей работы, после которой лишь спать и спать. Поразмыслив так, он решил захватить с собой книги, пластинки и даже самоучитель какого-то языка, — все легче убить неповоротливое время. Снарядившись подобным образом, Фора отбыл.