Ильдар Абузяров - Агробление по-олбански

С Жоржиком пришлось расстаться прямо в Сараево. На змеистых горных дорогах он издох.

Ничего не оставалось, как скинуть его на обочину и дальше отправиться на автобусе.

Солнце щипало глаза. Петру казалось, что на какое-то время старый жук его дяди Ташима превратится в бабочку. Будет подслушивать женские сплетни и дрязги, звон кастрюль, песни окосевших постояльцев. Записывать все это на «старое железо» – на «винилы покрышек». А может, ему так и суждено уже навсегда из жука превратиться в жучка.

– Ничего, превратится из майского в навозного. – Эфлисон открывал ворота гостиницы. – Ну-ка, Давид, дай ему пинка под зад.

– Нет уж, я не могу. У меня такое чувство, что мы с ним больше никогда не увидимся, – проронил слезу Петр.

– Легкий-то какой. А ну, жмурик, пошел.

– Не «жмурик», а Жоржик, – возмутился Петр.

Оставив жука, Петр, Эфлисон и Давид пошли искать билеты. Сначала на автостанцию, потом на железку. Лишь бы куда-нибудь уехать и не ночевать более в отелях. Так они, в ходе следствия, намеревались хаотично, словно пуля со смещенным в сторону интуиции Эфлисона центром тяжести, двигаться далее по местам боевых действий страшной гражданской войны, а возможно, по всемирно известным курортам. И там, и там могла веселиться и прохлаждаться Большая Женщина. Порошкански слышал, что на юге Венгрии, под Виланью, есть термальные источники, помогающие от бесплодия. Может быть, это их последний шанс найти Большую Женщину? Где ей, бездетной, еще лечиться, чтобы не помышлять больше о войне?

Долго стояли перед электронным табло колодвора – будто ни кола ни двора – с рюкзаками и сумками за спиной. Долго пытаясь разобраться в направлениях и классах. Электронные объявления менялись местами, прыгая с поля на поле. Такая вот игра в классики или в сапера. Помучавшись, Петр сообразил, что здесь существуют поезда четырех видов. «Експресни» (экспресс), «пословиц» (скорый), «брзи» (скоростной) и «путницки» (пассажирский). Взяли билет до Печа, потому что на него была большая скидка. К тому же он шел всю ночь, и можно было выспаться.

С колодвора Сараево отправились на брзи. Поезд действительно был такой – ехал, кряхтел. «Едь и не брзи», одним словом. К тому же останавливался на каждом повороте перед тем, как нырнуть в бетонный туннель. А туннели в Боснии на каждом шагу. Не поспишь. Вкатившись в один из таких, уловили сильные толчки землетрясения. Неужели Большая Женщина уже вылечилась от бесплодия и теперь у нее схватки? Шейка матки открывается, родовые пути расширяются. К тому же горные реки в Боснии такие бурные, словно воды отходят. Когда выехали из туннеля на свет божий, у Петра было такое чувство, будто родились заново в мокрой от пота рубахе. Слава Богу, не завалило камнями.

Незадолго до Осиека, где-то у Босанского и Славонского бродов, пришлось идти на своих двоих. Из-за ремонта путей им с брзи предложили пересесть на автобусы «ПАЗы», а потом уже в Осиеке снова на поезд. Не на зракоплове же, так по-хорватски будет самолет, им лететь и париться до зрачны луки (воздушного порта). В общем, смрт! Тут Эфлисон не выдержал тряски и предложил Петру и Порошкански прогуляться по городку. Гуляли и любовались слегка потертыми солнцем и ветром домиками в австро-венгерском стиле. Некоторые дома у Дравы были покоцаны осколками минометного обстрела.

– Вуковару повезло меньше. Во время сербско-хорватских столкновений он был почти полностью разрушен. – Эфлисон с видом знатока истории покачал головой. – Впрочем, Осиеку тоже в свое время досталось. При турецком наступлении на Балканы Осиек был взят и практически стерт с лица земли. Турки правили сто пятьдесят лет и, конечно, отстроили город в восточном стиле. Потом Осиек захватили австрийцы и вновь разрушили во время боев почти до основания.

Городок так себе, сродни Нови-Саду и Суботице. Так думали друзья, пока по набережной не дошли до крепости, от которой остались пара башен и полторы стены. Забравшись на стену, они решили, что вид сверху и тишина кругом поспособствуют пищеварению.

– Отлично! Здесь и перекусим! – Порошкански потряс пакетом, где бултыхались булки и коробка молока.

Пикник устроили у кучки обожженных галстуков. Видимо, накануне здесь отмечали окончание школы выпускники. Наевшись булок с молоком, нализавшись сладколеда на продуваемом ветром бастионе, долго смотрели в небо. Из-за стремительно плывущих облаков звезды походили на самолеты – вот-вот начнется новый обстрел. Но нет, большинство летчиков армии ЮНА были хорваты, а они после объявления Хорватией собственной независимости покинули свои воярны (раньше они, как и у сербов, назывались казармы). Дезертировали из части и теперь попивают соки на террасах кафе под звуки «Desert Rose» Стинга, а не стингеров.

Хорваты после отделения стремятся наполнить свой язык новыми словами, не похожими на сербские. Теперь ремень они шуточно называют – okolopojasnijbrjukoderzhat el, а корову – rogatoetravopasalo. Самое смешное и печальное во всей ситуации было то, что после разъединяющих кровопролитных войн все страны – участники конфликта стремятся теперь войти в единую, без границ и таможни, с общими деньгами и правом на сохранение языка и культуры Европу. То есть в ту же Югославию. К чему тогда были и все сражения в Вуковаре, и трагедия в Борово?

После ужина Эфлисон, Петр Деспотовски и Давид Порошкански отправились гулять по старым улочкам крепости и были окутаны флером настоящего средневекового города. Низкие, каменные, крепкие и темные домики стояли вплотную друг к другу, словно обнявшись, и составляли мрачный лабиринт, освещенный массивными фонарями и освященный мощью католических соборов. И опять на каждом углу кафе и террасы. Факелы и вино.

«Все-таки, – думал Петр, выстукивая каблуками по мостовой, – у кого-то был план расчленения как Югославии, так и СССР. Спаивание народа – часть этого плана». Где-то за спиной корчилась в агонии, в луже собственной крови и термальных вод расчлененная на куски Югославия. Бессмысленная бойня.

В Пече приятели надеялись полежать на печи, на разогретых солнцем камнях. Точнее, на южных склонах горы Мечек, где и раскинулся город. В Венгрию въезжали через Белы Монастырь и Харкань. Когда в восточной Славонии шли затяжные бои, в Харкани каждый дом стал магазином. Хорваты из Осиека ходили сюда за хлебом и вином пешком не менее пятнадцати километров. Эфлисон рассказал, что видел тогда парочку глубоких стариков, которые шли, поддерживая друг друга под тонкие руки, словно это были ручки плетеных корзинок. На головах у обоих были вырезанные из древесного гриба и оплетенные ивовой корой шапочки. Чтобы мозги могли посидеть на них во время пути и отдохнуть. Мол, не трогайте меня, я несъедобный гриб. Жара стояла за 30 градусов, а они шли за провизией, будто гуляли. Китайцы в те годы даже начали строить в Харкани огромный гипермаркет, но война, к счастью, быстро закончилась.