Г. Котницкий - Закон благодарности

Севрин, когда был в хорошем расположении духа, называл Дика Дикарем, полагая, что эта его нерусская кличка — Дик — произошла от сокращения понятного и простого слова «дикарь». Дик давно привык к тому, что его то называют коротко и властно, словно хлестнув бичом, — и тогда надо собраться в комок, бежать, догонять кого-то, либо прекратить драку с собаками, либо покинуть теплую комнату, то вот так длинно — Дикарь. Правда, так его называл только Петр Данилович. И в этом удлинении обычной клички Дику чудилась ласка. Прикрыв на мгновение глаза, он вспоминал полузабытые картины своего детства: мать вылизывает ему шерстку своим теплым шершавым языком, а он урчит от удовольствия. И мать отвечает ему ласковым нутряным рыком, и рык этот чем-то напоминает вот это самое длинное слово — «дикарь».

Петр Данилович поплотнее запахнул шубу и направился на метеоплощадку. До нее было недалеко, всего только и требовалось, что пересечь ложбину. Но как раз здесь дуло с невероятной силой, Севрин крепко держался за натянутый между домиком и ограждением площадки канат. Ветер сбивал с йог, пытался оторвать человека от каната, увлечь его за собой и сбросить в океан. Дик шел шаг в шаг с хозяином, держась зубами за полу его шубы.

— Что-то в этом году зима круто берет! — сказал Петр Данилович, сделав у столба остановку, обхватив его руками, чтобы передохнуть. — Такой ураганный ветер впервые за два года. Пли, может, на твоей памяти было уже подобное?

Дик стоял, прижавшись всем телом к ногам Севрина, спрятав голову за отвернувшуюся полу шубы.

Буря бесновалась несколько дней. А когда утихла, остров оказался укутанным как бы в толстое пуховое одеяло. Все ложбины сровняло, жилой дом, электростанцию, баню и склад засыпало снегом под самые стрехи.

Люди прокопали тропы от домика к метеоплощадке и подсобным помещениям, натянули дополнительные канаты. Какая бы ни стояла погода, а заведенный порядок нарушаться не должен: необходимо вести наблюдения, заготавливать снег, варить пищу, держать связь с Большой землей. Снег в Арктике — это и тепло, и вода.

Брусками снега набивают железные бочки для воды, которую потом заливают в отопительный паровой котел, употребляют для приготовления пищи, пьют. Заготавливать снег не так уж и просто: силой ветра мелкие колючие кристаллики прижимает друг к другу так плотно, что по трехметровой высоты сугробу спокойно могут ходить, не рискуя провалиться, не только люди, но и белые медведи. Полярники приспособились из спрессовавшихся сугробов выпиливать обычной пилой-ножовкой аккуратные бруски, складывая их штабелями у стен своего жилья, как в средней полосе России обычно складывают на зиму дрова.

Все собаки с наступлением зимы обленились, ожирели, так как двигались мало, почти все время спали, укрывшись от стужи и ветра в тамбуре бани или под складом. И только Дик оставался прежним. Он ни на шаг не отставал от Севрина, всюду сопровождал его.

А дел у Петра Даниловича немало. Буря не буря, мороз не мороз, а каждый день он должен всюду побывать, все сам проверить. Ему и о наблюдениях надо думать, и о питании людей, и о том, как их помыть, если баню занесло вместе с трубой.

Порядки на острове Петр Данилович установил строгие: спиртное не пить (весь запас, привезенный с материка, хранился у него в комнате в специальном ящике), по одному из дома не выходить, брать с собой оружие. Холод и голод подгоняли к острову белых медведей, а встреча с ними голодными опасна — это Дик знал.

Медведи на этот остров приходили зимой часто. Их отгоняли выстрелами, оттесняли от полярной станции зло урчащим тягачом, включив все три его фары. Хозяева Арктики убирались с острова нехотя. Их привлекали запахи человеческого жилья, притихших, спрятавшихся собак.

Давным-давно, когда Дик был еще совсем крошечным, белый медведь подкараулил повара, который вынес выливать помойное ведро. Повар был парень смелый, не растерялся, увидев мишку, успел надеть ему на голову ведро, но тут же был сбит мощной лапой. Выскочившие из дома на шум и грохот зимовщики увидели распростертого на снегу бесчувственного повара и убегающего в глубь острова обезумевшего медведя. Что с тем пришельцем стало, неизвестно, ведра так и не нашли, но с тех пор ввели правило: зимой из домика по одному и без оружия не выходить, тем более, что медведи тоже, по-видимому, извлекли урок из этого случая — стали появляться на острове группами. Повара тогда медведь слегка поцарапал, но бедный парень с перепугу стал заикаться и в двадцать лет поседел.

Об этом случае непременно рассказывали всем новым зимовщикам, как бы подтверждая тем необходимость строгой инструкции. Был даже установлен сигнал «медвежьей тревоги» — частые удары молотком по куску железа, подвешенному у входа в дом.

И только сам Севрин не придерживался установленных правил — ходил всюду один. Правда, с оружием не расставался, карабин всегда брал с собой. Но Петр Данилович и другие островитяне не считали, что он нарушает правила. Во-первых, тот, кто правила устанавливает, сам их обычно не соблюдает. Во-вторых, Севрина всегда сопровождал Дик, который был ничем не хуже любого спутника. Постоянное общение с людьми мало-помалу вытравило у Дика природный страх перед царем Арктики, и он смело облаивал медведей, пытался даже кусать их, подкравшись сзади.

С наступлением зимы Петр Данилович и многие зимовщики стали готовиться к охоте на песцов — налаживали капканы, мастерили ловушки. Каждому хотелось привезти домой сувенир — шкурку если не голубого, то хотя бы обычного песца. Петр Данилович предполагал подстрелить также несколько нерп: нерпичья шкура — неплохой сувенир, жир всегда нужен, а мясо за долгую зиму съедят собаки.

Пока еще не укрепился наст, Севрин возился за домом, налаживая нарту. Он подобрал в упряжку собак, приучал их к командам, к работе. Дик радостно вспоминал полузабытые слова.

Вместе с рыжебородым радистом Кузьминым Петр Данилович в начале октября совершил первую поездку по острову. Он присматривался, есть ли на снегу следы зверей, каково их направление, а Кузьмин, впервые увидевший с высоты островного плато безбрежное величие океана, уснувшего под ледяным панцирем, восторженно прыгал вокруг нарты, как несмышленый щенок.

Дик уже успел изучить повадки каждого из новоприбывших зимовщиков. И все они казались ему в сравнении с Севриным смешными. Например, после первой снежной бури, когда дом, баню и склад засыпало снегом, когда надо было скорее прокапывать проходы, расчищать метеоплощадку, первый выбравшийся на волю из засыпанного дома Костя Игошев бултыхнулся с головой в сугроб, заорал весело, разгребая снег руками. Дурному примеру последовали все остальные — Сергей Кузьмин, Андрей Кухарчук, Феликс Козлов. Их всех легко можно было отличить друг от друга по бородам, которые они отращивали. У Кузьмина борода была огненно-рыжая, роскошная. У Игошева волосы на подбородке не росли, зато буйствовали на щеках — на одной пепельно-серые, на второй — желтоватые с белым клоком (его все шутливо звали Трехцвет). У Кухарчука бородка росла клинышком, была аккуратна и заметна лишь потому, что от висков до бороды Андрей каждое утро белесые свои волосы тщательно сбривал. У Козлова борода — продолжение усов, охватывает рот полукольцом снизу. Дику больше всего нравилась борода Петра Даниловича — окладистая, закрывающая грудь, черная, с проседью.