Дино Буццати - Избранное

В тишине мне почудилось, что из загадочных машин доносится — как бы это сказать? — негромкое, размеренное поскрипывание или посвистывание. Звуки эти вызывали в памяти кличи перелетных птиц, однако никаких пернатых поблизости не было. Сперва очень тихие, они постепенно становились все явственнее, отчетливее, но раздавались по-прежнему через равные промежутки времени.

Я взглянул на горбатенького офицера и увидел, что он сдернул наушники и что-то взволнованно шепчет сидящему ниже товарищу. И на других машинах я заметил признаки беспокойства. Видимо, случилось что-то непредвиденное.

И как раз в эту минуту дружно залаяли собаки. Так как окна всех домов были открыты и на подоконниках сидели и стояли зрители, неистовый лай разнесся по всей округе. Что такое с этими псами? Кого они так отчаянно зовут на помощь? Горбун сделал жест, выражавший нетерпение и досаду.

Тут сбоку метнулось что-то темное. Обернувшись, я успел заметить, как из подвального окошечка, приходившегося вровень с землей, выскочили и стремительно бросились врассыпную несколько крыс.

Пожилой господин рядом со мной вытянул руку и пальцем указал на небо. И тогда мы увидели, как над атомными машинами поднялись какие-то странные, совершенно отвесные столбы красноватой пыли, напоминавшие вихревые смерчи торнадо, но не крутящиеся, а неподвижно застывшие в вертикальном положении. В несколько секунд они приняли правильную, четкую форму, и стали значительно плотнее. Описать их довольно трудно: представьте себе дым, стремящийся вверх по высокой фабричной трубе, но только без трубы, в которую он заключен. Пугающие столбы густой пыли, словно чудовищные привидения, поднялись уже метров на тридцать выше крыш, и мы увидели, как верхушка каждого столба стала соединяться с верхушкой соседнего мостиком из той же туманной субстанции, но черной, как сажа. Так образовалось целое переплетение жутких теней, вытянувшееся, насколько хватал глаз, над колонной атомных машин. А запертые в домах собаки продолжали надрывно лаять.

Что стряслось? Парад остановился, и горбатый офицер, спрыгнув с машины, побежал вдоль колонны, выкрикивая какие-то мудреные приказания, вроде бы на иностранном языке.

С плохо скрываемым беспокойством военные засуетились вокруг своих механизмов.

Теперь минареты из тумана или пыли — несомненно, атомные продукты — нависли высоко в небе над толпой; правильность их очертаний была поистине устрашающей. Из подвала выскочила еще одна стайка крыс и, обезумев, кинулась прочь. Но почему же эти высоченные зловещие столбы не шевелились от ветра, яростно трепавшего флаги?

Толпа, охваченная тревогой, все еще молчала. Вдруг прямо против меня резко распахнулось окно, и в нем появилась молодая растрепанная женщина. Увидев перед собой колонны из плотного тумана и соединяющие их воздушные мосты, она на секунду застыла, словно зачарованная непонятным зрелищем, потом в отчаянии заломила руки, и из груди у нее вырвался истошный крик:

— О-о, пресвятая мадонна!

Что это был за голос! Пытаясь держать себя в руках, я подался назад. Последнее, что я увидел, были военные, лихорадочно хлопотавшие вокруг своих вышедших из повиновения машин (позднее я понял, что, как бы ни были бледны и неказисты эти парни, они все же оказались настоящими солдатами). Успею ли я? Сперва я двигался быстрым шагом, стараясь, чтобы никто не заметил моего бегства, потом пустился во весь дух, все быстрее, пока мне не удалось выбраться из давки и свернуть в боковую улицу. За спиной я слышал гул толпы, наконец осознавшей весь ужас происходящего. Началась паника. Только пробежав метров триста, я решил оглянуться: выросшие над огромной черной толпой обезумевших от страха и давящих друг друга людей призрачные красноватые столбы теперь качались, а мосты между ними медленно изгибались и корчились, будто в последнем отчаянном усилии. Эти конвульсивные движения вскоре достигли бешеного ритма. И тогда по улицам меж домов прокатился леденящий душу вопль.

Что произошло потом — вы все знаете.

— Это твой поезд?

— Мой.

Паровоз, стоявший под закопченным навесом перрона, был страшен, словно разъяренный бык, бьющий копытом в ожидании, когда наконец можно будет сорваться с места.

— Ты едешь на этом поезде? — спросили меня.

Просто жутко становилось от яростного клокотания пара, со свистом вырывавшегося из щелей.

— На этом, — ответил я.

— А куда?

Я назвал свой конечный пункт. Никогда раньше я не упоминал о нем, даже в беседе с друзьями, — скорее всего, из скромности. Заманчивый адрес, высокий, высочайший предел. У меня не хватит смелости и сейчас написать это слово.

А тогда на меня смотрели кто гневно, как на нахала, кто подозрительно, как на безумца, кто с состраданием, как на человека, живущего иллюзиями. А кто просто смеялся надо мной. Прыжок — и я в вагоне. Открыл окно, стал искать лица друзей. Ни одной собаки!

Ну давай, мой поезд, трогай, не будем терять ни минуты, лети, мчись во весь опор! Уважаемый машинист, прошу вас, не жалейте угля, поддайте жару своему Левиафану. Послышалось пыхтенье сдвинувшегося с места паровоза, вздрогнули вагоны, опоры навеса одна за другой медленно поплыли мимо меня. Потом пошли дома, дома, фабрики, газгольдеры, крыши, дома, дома, заводские трубы, подворотни, дома, дома, деревья, огородики, дома, тук-тук, тук-тук, луга, поля, облака, плывущие по свободному небу! Вперед, машинист, давай жми вовсю!

Господи, как же мы мчались! При такой скорости, думал я, ничего не стоит добраться до станции № 1, потом — 2, потом — 3, 4 и, наконец, до 5-й, последней, а там — победа! Довольный, я смотрел, как за окном телеграфные провода сначала медленно опускались, опускались, потом — раз! — и подскакивали до прежнего уровня — значит, пронесся мимо еще один столб. А скорость все увеличивалась. Напротив меня на красном бархатном диване сидели два синьора, и по лицам их можно было понять, что уж в поездах-то они разбираются; но они почему-то все время поглядывали на часы и, качая головой, недовольно ворчали.

Я человек вообще-то стеснительный, но тут набрался наконец смелости и спросил:

— Если мой вопрос не покажется вам нескромным, синьоры, скажите, чем вы так недовольны?

— Мы недовольны, — ответил мне тот, который выглядел постарше, — что этот чертов поезд идет недостаточно быстро. Если так плестись, мы прибудем на место с огромным опозданием.

Я ничего не сказал, но подумал: людям никогда не угодишь; ведь наш поезд просто поражает своей энергией и безотказностью, он могуч, как тигр, и мчится с такой скоростью, какой ни одному поезду еще никогда, наверное, не доводилось развивать; ох уж эти вечно ноющие пассажиры!