Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

А иначе будет зависть ненависть война резня…

Так говорит мудрец Китая…

Иудейский народ печальник странник мой кочевал веками и встал у святой Стены Плача и обрел божью тишь…

…Или, Или лама савахвани?..

Боже мой! Боже мой!.. для чего Ты меня оставил?..

И только этот только этот клич все носится над русскими заброшенными деревнями городами головами…

Ай Русская империя необъятна безбрежна…

Но нынче и русский Народ мечется мучится под пулями в поисках брега…

И нет у Него Великой Китайской Стены?..

И нет у Него Стены Плача?..

И нет у Него тысячелетнего гнезда храма в Империи кровавой?..

Иль Церковь мать двухтысячелетняя не зовёт Его?..

О Боже! Что говорю я в страхе живота моего?..

Но!..

…Но сплоченные ярые народы которые раньше называли себя Твоими сынами — нынче рвут расхищают Тебя как пенные тли тати аки одинокого заблудшего волка грызут волкодавы…

А заблудшая овца становится волком…

И вот овцы пожирают пастуха своего удивленного смиренного…

Ах доктор Рошковецкий ах заблудший брат иудей мой!..

И что не идешь ты к Стене Плача своей из империи Русской где словно горностай в клетке вьется мечется русский народ?..

Потому что в клетке нельзя жить а можно только умирать…

Ай дервиш Ходжа Зульфикар!..

Мусульманский брат мой!.. нынче осень златопадная виноградная царит в Душанбе…

Нынче гражданская война резня бой убийц автоматчиков в Душанбе…

Но я не хочу держать в руках автомат…

Я хочу держать в руках книгу…

Мой народ — Народ Книги…

И я забрёл средь пуль в городскую пустынную Библиотеку…

И я один средь древних святых забытых книг сижу брожу в пустынной огромной Библиотеке Душанбе словно мумия фараона ожившая во чреве пустынной хладной пирамиды…

Один я блаженно читаю брожу витаю средь тысяч забытых книг средь кладбища усопших мудрецов и поэтов с которыми в войну никто не говорит…

И если я уйду к Стене Плача моей то совсем одиноки останутся тысячи книг в пустынной заметенной холодной золотой златопадной листвой Библиотеке…

И одиноки будут древние мудрецы и поэты заметенные золотым погребальным неистовым душанбинским листопадом…

…Ах доктор Рошковецкий хранитель тысяч забытых книг…

И ты их трогаешь тишайшими влюбленными перстами и бездонными очами…

Ты ль последний читатель в Библиотеке чрез широкие разбитые пулями окна заметенной неистовым златотканым злато-летучим листопадом листопадом листопадом…

Элохим! О Господь! VHWH! Адонай!..

Пусть одного блаженного листопадного иудея пусть одной душанбинской далекой слезы не досчитаются у возлюбленной Стены Плача!..

…И я плачу хотя я далек от Стены Плача…

Но из слез моих таджикских матерей жен детей и мужей можно сотворить поставить неоглядные текучие Стены — водопады прозрачные…

…Аллах! а стены из слез более вечны чем стены из камня?..

О Боже!..

И в стенах текучих я вспомнил моего дальнего усопшего древнекитайского поэта-брата Ду Фу который тоже рыдал у Великой Китайской Стены…

…Когда я ем — оставляю еду мышам

Я не жгу лучину в ночи чтоб не обжечь слепых мотыльков…

…Брат мой Ду Фу…

Ты утонченно страждешь о мотыльках и мышах…

А я грубо рыдаю о человеках…

…Брат мой ты уже два тысячелетия плачешь у Стены а в моем городе Душанбе опять ночной бой…

О бой…

О ночной бой автоматчиков у стен ветхого сонного дома моего!..

Матушка моя Людмила читает «Войну и мир» Толстого и говорит туманно улыбчиво: «Сынок послушай как великий писатель описал бородинский бой…»

Матушка моя глухая от старости и многих земных замираний упований страданий…

И не слышит она ночного боя у дома нашего…

Там автоматные обильные тугие очереди…

Там крики дрожь всхлипы стоны…

Там захлебываются смертной слюной ненавистью и кровью…

Там падают в осенние арыки где золотая палая листва грядет и убитые и раненые…

И раненых никто не спасает в ночи а к утру они становятся убитыми…

В ночном бою нет раненых — есть только забытые убитые…

Матушка милая!.. потуши свет — тут у нас под окнами Бородино…

Как хорошо что ты не слышишь!..

Весь город темный стоит таится хотя не спит но боится что пули прилетят на свет — они летят на свет словно слепые обреченные мотыльки…

…Я тебя слышу сынок! — она покорно тушит свет и спит глухая блаженная моя…

Помнишь у древнего китайского поэта: «Не жгу я лучину в ночи чтобы не обжечь слепых мотыльков»?..

Я лежу во тьме за стенами дома и огненно близкие пули не попадают в меня не знают томящегося меня

Но!..

О Боже!..

О!..

Но ведь они попадают влетают в других людей но они разрывают разбивают разрезают расширяют раздвигают такую же плоть персть как моя…

Аллах! Господь!..

Но Ты ведь всех нас из одной глины из одного теста лепил любил мял?..

И что пули бьют вьются не задевая меня но они в моих братьев человеков летят…

И я лежу и накрылся толстым бухарским одеялом с головой…

Но одеяло словно пропускает пули и я не сплю…

Душа моя полна пуль летящих…

От пуль летящих бессонница моя…

И пули за стенами над одеялом моим бедным близко летят и не трогают меня…

Но они в других людей летят и разрывают такую же плоть как моя…

…Ай Аллах!..

Да как же тут спать лежать дышать когда пули в людей летят…

Тогда я вырываюсь из-под дряхлого одеяла…

Тогда я зажигаю все огни в доме моем и они яро горят среди вавилонской аспидной сатанинской тьмы города где пули кипят летят кишат…

И тогда я полуголый выбегаю на балкон и кричу во тьму:

— Эй! хватит стрелять! Хватит убивать…

Идите спать!.. Идите любить ваших жен и детей!..

Иль стреляйте в меня!.. в меня…

Пусть все пули летят сюда…

…Я стою в белой ночной бухарской рубахе средь тьмы на балконе облитый ярым одиноким светом из трех окон моих…

Сейчас мои пули прилетят…

…Господь!.. Как хорошо что матушка моя спит и не слышит меня — блаженна и глуха!..

«…Не жгу я лучину в ночи чтоб не обжечь доверчивых мотыльков…»

А я жду пулю свою как огня мотылёк…

О!..

…Но тут вместо пули приходит несметный непроходимый весенний многодневный дождь дождь дождь… ливень… ливень…

И он забвенно невинно смоет уберет с убитых забытых кровь (как вековой безымянный омывальщик усопших)…

И унесет хрупкую медовую пряжу пыльцу святую с крыльев лепечущих мотыльков…

Дождь похорон… Ливень омывальщик убитых человеков…

Ливень мокрых лысых мотыльков…

О!..

О!..

…В весеннем городе моем ночь и дождь несметный…

А крыша кибитки моей мазанки глиняной робкая кривая дряхлая…