Ирвин Шоу - Голоса летнего дня

Когда Федров играл в американский футбол за команду маленького педагогического колледжа, куда поступил вовсе не оттого, что так уж хотел стать учителем, но потому, что обучение там было бесплатное, Луис взял себе в привычку приезжать в Нью-Джерси на каждый матч. И это несмотря на то что ему приходилось преодолевать сотни миль автостопом, чтобы попасть в этот окраинный уголок Новой Англии. Просто ради того, чтобы посмотреть, как играет брат. Во время одного матча, когда Бенджамина сбили с ног и он, бесчувственный, валялся на траве, Луис сбежал с трибуны — маленький тихий мальчик, еще носивший штанишки до колен, — и вместе с тренером бросился к брату убедиться, что тот пострадал не слишком серьезно. Первое, что увидел Бенджамин, придя в себя, — это худенькое испуганное личико склонившегося над ним Луиса. Луис снял с него шлем, подложил ему под голову и стал массировать шею. А тренер тем временем ухватил пострадавшего Бенджамина за ноги и методично сгибал и разгибал их, прижимая коленями к животу, чтобы воздух мог попасть в легкие.

— Какого черта ты тут делаешь? — выдохнул Бенджамин. И тут же устыдился перед ребятами этой нелепой сцены, этого гротескного нарушения принятого в спорте мужского этикета.

— Ты в порядке? — спросил Луис.

— Ясное дело, в порядке. Пошел отсюда, — грубо сказал Бенджамин.

— Ты уверен, что можешь остаться в игре? — спросил Бенджамина тренер и плеснул ему в лицо водой из фляжки.

— Не надо, Бен, — сказал Луис. — Лучше посиди до конца этого периода на скамье запасных.

— Я о’кей, о’кей. — Бенджамин с трудом поднялся на ноги и стоял, пошатываясь. Если бы на поле не выбежал Луис, он бы пролежал еще с минуту. Вообще-то он чувствовал себя очень скверно. Его тошнило, перед глазами плавали круги, и ему следовало бы позволить увести себя на скамью запасных. Но с учетом того, что рядом суетился Луис — маленькая нелепая фигурка в коротких штанишках и с детским личиком, — об этом не могло быть и речи. — Пошел вон с поля, — грубо сказал Бенджамин брату. В свои девятнадцать он с обостренной чувствительностью относился к соблюдению так называемых внешних приличий. А в число последних вовсе не входило появление на поле кого-то из членов его семьи в разгар игры и на глазах трех тысяч болельщиков.

— Ладно, — сказал Луис. — Я уйду. Но только не строй из себя героя.

— Да, мамочка, — ответил Бенджамин. Эти слова давно уже стали расхожей семейной шуткой. Каждую субботу, перед тем как отправиться на игру, он выслушивал от матери долгие нотации и, уже выходя из двери с сумкой через плечо, говорил ей эти два слова. Позже, во время войны, перед самой отправкой на фронт, он сказал ей то же самое.

На протяжении почти восьми лет между ним и матерью шел постоянный спор на тему того, стоит ли ему играть в такой футбол или нет. На матче с участием Бенджамина мать побывала всего раз и пришла просто в ужас от грубости этой игры. И призналась, что более не в силах видеть, как ее сына метелят эти полоумные, по ее выражению, хулиганы. Правда, в тот вечер единственным ее комментарием было: «Почему это ты всегда встаешь с земли последним? Я уже раз двадцать подумала, что ты умер. И ты называешь это игрой?»

В замечании матери была доля истины. Сбитый с ног Бенджамин действительно старался пролежать на земле как можно дольше. Это давало возможность немного передохнуть, собраться с новыми силами. Он был не в самой лучшей спортивной форме, поскольку вечерами ему приходилось подрабатывать, допоздна торгуя газированной водой, и отоспаться как следует почти никогда не удавалось.

Мать была не из тех женщин, кто легко сдается. Она вступила в сговор с друзьями и членами семьи, и те дружно принялись уговаривать Бенджамина не играть больше в футбол. «Qoyim nochas, [35] Темный гой (идиш). что ты этим хочешь доказать?» То была самая расхожая фраза, которую слышал в те дни Бенджамин от родственников и знакомых. На самом деле фраза означала несколько другое: «На кой черт тебе понадобились эти нееврейские радости?» Подразумевались разного рода игры с силовыми приемами, борьба, альпинизм — словом, все те занятия, которыми не к лицу было увлекаться образованным и умным евреям. Всякий раз, слыша это, Бенджамин приходил в ярость. Слова эти просто бесили его, в них слышался отголосок гетто. И еще — то, что он называл глупым и высокомерным самомнением, несомненно, позаимствованным у врагов еврейской нации. Что евреи, видите ли, слишком умны, чтобы подвергать себя опасности.

— Помни, — сказал как-то один из друзей матери, преподаватель английского в высшей школе, тоже подключенный к этой «антифутбольной» кампании, — помни, все мы люди Книги. [36] Имеется в виду Библия. И должны воздерживаться от насилия.

Бенджамин был достаточно воспитан, чтоб не вступать в споры с человеком, старше его по возрасту. И уж тем более — близким другом матери. А потому он не стал говорить преподавателю английского, что, по его мнению, сама Книга являла собой довольно хаотичную хронику бесконечных убийств, предательств, мародерства, насилия. И что все прочие расы, нации и народности тоже являются «людьми Книги». Что, кстати, вовсе не означало, что они сторонятся насилия. Ну, взять, к примеру, тех же греков. Человек, написавший «Эдип в Колоне», [37] Софокл, античный трагик, родился около 496 г. до н. э., умер в 406 г. до н. э. сражался с самнитами [38] Античные племена, населявшие центральную и южную части Апеннин. и был настоящим воином по сути и духу. «Анабазис» [39] Исторический труд Ксенофонта, описавшего поход греческих воинов в Азию. был написан человеком, прошедшим с мечом в руке тысячи миль. Автор «Дон Кихота», романа, который действительно можно считать Книгой с большой буквы, был моряком и даже попал однажды в плен. Сэр Уолтер Рейли, чьи стихи учитель наверняка читал своим ученикам на занятиях по английской литературе, также был известен тем, что время от времени воевал.

Все люди Земли, вся человеческая раса, хотелось сказать Бенджамину, являются «людьми Книги». И претензии одного небольшого, рассеянного по всему миру племени на этот исключительный титул казались ему глупыми и самонадеянными сверх всякой меры. Но он заметил лишь:

— Спасибо за внимание и заботу, сэр. Но я все равно не брошу футбол.

— Но почему? — с явным раздражением в голосе спросил учитель. — Это бы доставило твоей матери столько радости.

— Не для того я родился на свет, чтоб доставлять матери радость, — ответил Бенджамин.

— Не стану передавать ей эти слова, — заметил учитель.

— Благодарю вас, — вежливо сказал Бенджамин.

А затем последовал неизбежный вопрос:

— Что ты хочешь этим доказать, Бен?