Венди Герра - Все уезжают

Мы зашли в магазин для дипломатов. Я глубоко вдохнула, узнав запах Фаусто: его яблок, его карри. Мы прошли в отдел готовой одежды, и Освальдо не спеша подобрал мне несколько вещей, которые должны были составить новое приданое новой Ньеве.

Черный свитер.

Две пары черных джинсов.

Черные ботинки.

Черное нижнее белье.

Черный жакет из джинсовой ткани.

Несколько черных маек.

Очень элегантный черный зимний костюм.

Даже не представляла, что все эти вещи можно купить на Кубе. Фактически я сегодня впервые купила что-то по своему размеру, что-то такое, что мне не придется перешивать, потому что я примерила это в магазине и проверила, годится мне эта вещь или нет. Не знала, что существует такое место.

Сегодня Освальдо научил меня выбирать — выбирать любую вещь, которая будет отличать меня от других, от массы, и сделает меня единственной в мире.

Я снова в школе.

Пришел Алан и устроил мне скандал прямо в классе, на глазах у всех. Члены «Арт-Улицы» отвергают коммерцию в искусстве, Освальдо же только и делает, что продает картины направо и налево по всему свету. Я-то какое имею к этому отношение?

Подразумевается, что я исключена из группы, к которой никогда не принадлежала. Алан договорился до того, что обвинил меня в измене собственным принципам. Они с моей матерью всегда дудели в одну дуду, правда, по разным причинам.

И вот я спрашиваю себя: ну почему Алан не мамин сын? Я же мечтаю о таком отце, как у Алана Гутьерреса. Такие дела. Благодаря этому скандалу все узнали, что я живу с Освальдо.

Сижу в столовой, стараясь одновременно писать в Дневник и запихивать в себя безвкусное варево. В это время «Арт-Улица» в полном составе находится снаружи, у входа: они одеты в зелено-голубую форму и делают вид, будто маршируют в День милисиано [31] День милисиано — 16 апреля, национальный праздник Кубы. Похороны бойцов, павших во время воздушных налетов, предшествовавших нападению на Плайя-Хирон. Провозглашение социалистического характера Революции (1961). . Многие думают, что это делается в связи с годовщиной битвы на Плайя-Хирон, но мы-то с членами группы знаем, что это всего лишь перформанс.

Я их уже не понимаю. Для чего они это делают? Продолжаю писать, а они меня больше не интересуют.

Вчера Освальдо было страшно за меня стыдно. Кто же в состоянии управиться со столькими приборами! И высказывалась я вслух там, где должна была промолчать. По-моему, он хочет, чтобы я все время молчала и только наблюдала, пока не пойму, что к чему.

Это не для меня. Если все обстоит именно так, плохи мои дела. Полная дисквалификация.

Хесус:покупатель и коллекционер предметов искусства, дипломат и искусный актер театра, у которого не более двадцати зрителей. Это мы.

Лула:жена Хесуса. Повторяет все, что он говорит, а потом переводит это на французский, хотя сама кубинка, да и мы худо-бедно понимаем по-испански.

Клео:превосходная поэтесса. На меня не смотрит. Я для нее, должно быть, что-то вроде букашки. Читает наизусть стихи великих французских поэтов. Носит огромные шляпы. Не уродлива, но и красивой трудно назвать. Можно забыть ее лицо, но не ее саму.

Аурелия и Лия:парочка художниц-феминисток. Аурелия двенадцать лет была женой Освальдо, а когда он ее бросил, познакомилась с его ученицей Лией, и теперь они живут вместе. Они работают и часто устраивают вечеринки в маленькой мастерской за углом этого дома. От них никуда не скроешься, они всегда тут как тут и готовы тебя осудить. Обе умны и образованны. Сдаюсь.

Во время ужина меня спросили, в каком районе я живу. Когда я сказала, что в Кайо-Уэсо, на пересечении улиц Ховельяр и Эспада, ко мне до конца вечера больше никто не обращался. А еще говорят, что на Кубе нет классовых различий. Разговор все время вертелся вокруг поездки во Францию. Кажется, Освальдо едет туда ненадолго. Поскольку я как бы не существую, ничего не говорю. А когда все-таки пытаюсь высказать свое мнение, Освальдо делает большие глаза.

Такая уж у меня судьба, чтобы меня все ругали. Думаю, моя мать права: мир этот довольно поверхностен. Я ушла спать, не дождавшись, пока гости разойдутся.

Сегодня утром меня разбудил Хесус. Было всего восемь часов. Он зашел прямо в нашу комнату — видимо, у него есть ключи от дома. Освальдо куда-то отлучился, а я лежала в постели голая и спала. Хесус на меня даже не взглянул. Буркнул «доброе утро» и принялся снимать со стен и выносить черно-белые картины. Он действовал как грабитель, не обращая на меня никакого внимания. В какой-то момент даже отодвинул кровать, чтобы дотянуться до рисунка, висевшего за моей спиной.

Когда Освальдо вернулся и все это увидел, он устроил мне страшный скандал.

Но ведь именно Хесус распоряжается и его работами, и его жизнью, так как же я могла ему не позволить увезти картины? Освальдо ругает меня, Хесусу же ни слова не скажет — потому что невыгодно.

Сегодня навещала маму. Ездила к ней без Освальдо — она его терпеть не может. Отвезла ей одну из ее ранних гравюр, из серии, которую она сделала сразу после окончания школы. Сюрприз: мама взглянула на гравюру и разорвала ее на мелкие кусочки, продолжая со мной разговаривать как ни в чем не бывало.

Мама неисправима. Она говорит обо всем сразу: начинает рассказывать одно, бросает и переключается на другое. Все уговаривает меня вернуться домой. Полагает, что еще не поздно, иначе я превращусь в маленького монстрика. Она говорит, что все эти дипломаты, друзья Освальдо, «расшатывают коммунизм», что они ни во что не верят, что они ненастоящие. Ей больно оттого, что я связалась с этими людьми — более того, замешана в торговле картинами. «Искусство — это совсем другое, Ньеве». Мама у меня всегда была исключительно честным человеком. Ее слова помимо воли впечатываются в мою память.

Запах в нашей квартирке стоит отвратительный, с трудом проглатываю мамину еду. Еще и праздничный кекс. Мне стыдно. Но что я с собой поделаю? Я уже сама себя не понимаю.

Еду до Нового Ведадо на двадцать седьмом автобусе и читаю. Мама дала мне с собой книгу Нелиды Пиньон [32] Нелида Пиньон (р. 1937 г.) — бразильская писательница. . Она ничего не делает просто так. Место, которое она заложила мне в книге, напомнило мне тот ужин — я ей о нем рассказывала:

«Следовало поаплодировать человеческому таланту, украсившему серебряные подносы с изумительной изобретательностью.

Царившая за столом атмосфера, в которой с удовольствием купались неугомонные участники застолья, размягчала мои чувства и погружала их в дремоту до следующего дня».