Дмитрий Пригов - Только моя Япония (непридуманное)

А не ангелы ли это? — вопрошал я местных обитателей.

Возможно, возможно, — неопределенно бормотали они в ответ, сами тоже не весьма в том искушенные.

Пока я размышлял подобным образом, птицы с мелодичным шумом поднялись в количестве десяти — семнадцати и покинули эти каменистые края, служившие им всего лишь кратким транзитным пунктом отдыха на пути их беспрерывного движения-кружения-возвращения от севера к востоку, югу, западу, северу. И так беспрерывно.

Уже покидая Японию, на борту прохладного самолета, мне показалось вдруг, что-то столь же радужное, переливающееся всеми цветами побежалости как будто промелькнуло в иллюминаторе. Возможно, это и был он — дух изрезанных островов, вытянутых вдоль огромного и надвинувшегося континента под именем Евразия. А может, меня в заблуждение ввели просто радужные рефракции — или как там это называется — двойных стекол самолетных иллюминаторов. В общем, что-то снова странно потревожило сердце и не оставляло его долгое время. Тревожило, тревожило, но все же где-то уже над территорией Восточной Сибири, в районе Новосибирска, оставило.

Что же, прости! — сказал я всему этому, словно чувствуя свою объективную беспредельную вину. Да так оно и было. Я вздохнул и забылся бескачественным сном вплоть до самого Амстердама.

В общем, все в этом местечке Ойя было необыкновенно красиво и почти нереально. В особенности для нашего русского глаза и зрения, рассчитанного на протяженные пространства и пологие, почти незаметные и вялые вздымания растянутых на десятки километров утомительных холмов. Внутри же самих белозубых каменьев с незапамятных времен располагается один из древнейших скальных храмов с гигантскими барельефами Будды и его бодхисаттв, постоянно, по уверениям знатоков, меняющихся местами, отчего, увы, от древности уже осыпается, отслаивается верхний слой мягкого слоистого отсыревшего камня. По соседству с храмом из одной такой же монументальной скалы высечена и огромная местная богиня размером в двадцать семь метров. Кажется, что она просто проявлена мягкими касаниями теплого камня влажными, как коровьими, губами постоянно обитающего здесь незлобивого и почтительного ветра.

Внутри же каменных нагромождений многими поколениями местных каменоломов выедены гигантские мрачноватые залы, количество которых просто неисчислимо (во всяком случае, мной) и каждый из которых размером мог бы посоперничать с залом Большого театра. В одном из них сооружен сумрачный и холодный католический алтарь, где в пору моего посещения как раз происходила свадьба по этому обряду. Хор с его «Аве Марией» звучал загробно и потрясающе. К тому же невероятный рельеф этих антисооружений (в том смысле, что они не сооружались, а выскребались, как антимиры) огромным количеством всяких кубов, параллелепипедов, квадратных и продолговатых выемок и углублений, впрочем, вполне нечеловеческого размера, напоминали собой воплощенную мечту безумного Малевича с его неземными космическими архитектонами. В одном из таких гротов мне самому довелось выступать с токийским саксофонистом, поражаясь неожиданной и мощи и наполненности своего голоса и дивным резонансом. Но было холодно. Даже дико холодно при наружной жаре +37 градусов. Зрители кутались в шерстяные свитера и куртки. Один из таких отсеков, как естественный холодильник, забит хранящимися там годами грудами ветчины, колбасы, буженины и прочих обворожительных нежнейших мясных изделий, что предполагает возможность длительного выживания в этих подземельях значительного числа сопротивляющихся при осаде во время какого-нибудь глобального военного противостояния.

Какого такого глобального? —

Обыкновенного, какие и бывают от времени до времени, не давая в разъедающем благополучии и умиротворенности окончательно исчезнуть тому, многократно воспетому, жизненному героизму. —

Что ты имеешь в виду? —

Что? Да совсем нехитрое. Вот что. —

Все вокруг пылает и рушится. Враг захватил уже всю страну, легко форсировав на современных видах транспорта водные преграды, и подступил прямо к предместьям Ойя. Буквально считанное, в несколько десятков тысяч, население, оставшееся от прежних многочисленных японцев, ринулось сюда и ушло в глубину пещер. Взрывные работы, проводившиеся в спешке с целью завалить слишком широкие входные отверстия, загороженные к тому же весьма непрочными, хотя и бронированными дверями, не только обрушили все входы, но и нарушили систему вентиляции и, естественно, сепаратного освещения, до сей поры действовавшего безотказно. Ситуации войн и всяческих вооруженных конфликтов полны подобных непредусмотрен-ностей и даже больших несуразностей, типа уничтожения одними своими боевыми частями других своих же, обстрела собственных городов и позиций, уничтожение жизненно необходимых самим же производств и целых отраслей хозяйства. Да ладно, не до этого.

Колеблющиеся и блуждающие всполохи факелов, отбрасывающие грязные угрюмые тени, сжирающие последние крохи живительного кислорода, выхватывают из темноты мокрые осунувшиеся лица:

Мне плохо, плохо. Я задыхаюсь! —

Ну, миленький, ну, потерпи! —

Не могу! Не могу! —

Кто-нибудь, помогите! Помигииииитеее! — несется по гулким бесчисленным закоулкам и отражающим пространствам. Никакого ответа.

Начинает ощущаться недостаток пищи и питьевой воды. Сезон дождей еще далек, и через оставшиеся невидимые отверстия в подставленные тазы и жбаны капает редкая просачивающаяся грязноватая водица. Единственный бьющий внутренний источник весьма маломощен, находится под специальной и неусыпной охраной. Но и он иссякает, истончается, не в силах обеспечить многотысячные толпы страждущих и изнемогающих в непроветриваемых помещениях. Через некоторое время вместе с нахлынувшими откуда-то, словно почуявшими зов беды и своего дьявольского призвания пожирающими тварями на обитателей находит и страшная эпидемия неведомой и губительной болезни. При отсутствии каких-либо медикаментов больных, пылающих в горячке и бормочущих уже даже и не японские, а какие-то космически-неразборчивые слова, вылечить не представлялось никакой реальной возможности. Решено стаскивать их в отдельный отсек.

Тише, тише, осторожнее клади! —

Тут ничего не видно. —

Медленнее, на ощупь. — При этих словах лейтенант чудом, просто по наитию отпрянул головой, и мимо него пронеслось непомерного размера с разинутой пастью, из которой торчали три шиловидные окровавленные зуба, разросшееся существо. Впрочем, и к счастью, в темноте лейтенант ничего этого рассмотреть не мог, хотя, конечно, ощущал просто всей вздрагивающей кожей. Что это было? Скорее всего, это был уже даже и зверь, не животная тварь, а чудище, предвещающий всеобщую парлайаю демон. Лейтенант с трудом перевел дыхание.