Наталья Алексютина - Исповедь рецензента

(«Я тебя теряю и теряю…»)

Бессмысленно делить поэтов на лиричных и не лиричных. Красота самовыражения зависит от таланта, чем он сильнее, тем лиричнее внутреннее поэтическое «я». У Валентина Сорокина есть удивительные стихи. Они, сродни есенинским, не читаются, а сразу поются:

Или вот эти строки, трагические:

Мне кажется, что это одно из основных свойств поэтического таланта — делать слово напевным, пробуждать им мелодию в душе.

У сборника хорошее название — «Пути свидания». На арте сорокинской поэзии эти пути не параллельны, они часто пересекаются друг с другом, и на перепутьях есть возможность постоять задумчиво, обозреть цветущие луга, опалённые закатом холмы и пригорки поэтического мира. Соскользнув с одной стихотворной колеи можно рядом обнаружить другую, и из загадочной штормящей ночи перебраться, скажем, в деревенское солнечное лето детства. Это всё совершенно естественно в мире поэтического путешествия. Благодаря волшебству, поселившемуся в этом мире, возможно почувствовать и прожить любовь, вспомнить её и, конечно, откликнуться. И даже более того, поверить в (страшно сказать!) бессмертие любви. Как оси мироздания. В самом деле, поэты, как писатели-фантасты, часто оказываются правы, и, если они утверждают, требуют и молят цепляться за любовь, как за стрежневую основу бытия, значит, это действительно так. Значит, все пути человеческие ведут к свиданию с ней, с любовью, говорить о которой можно только языком поэзии.

Мчась в мутно-слякотной ночи из северной столицы в Первопрестольную, я всё думала, как он пройдёт, юбилей моей альма-матер — Литературного института имени А.М. Горького? То ли на потребу времени будет клиповым, динамичным, где выступления, как лоскутки, составят чудной, малопонятный узор. То ли протянется во времени формальным, унылым собранием. Предполагая и то, и другое, я ошиблась. Юбилейное действо в ЦДЛ стало просто встречей. И, наверное, в этом была своя невыразимая прелесть, поскольку, что может быть более занимательным и трогательным, чем встречи разных людей разных возрастов, связанных одной литературной нитью?

Торжественность и уникальность момента можно было почувствовать уже в фойе. Живых классиков, мастеров прозы и поэзии, драматургии и критики, редакторов известных журналов и литературных газет разбавляла только встающая на ноги молодая поросль и уже состоявшиеся современники-литераторы. Пишу только о тех, кого мельком увидела в фойе: Валентин Сорокин, Вера Галактионова, Александр Бобров, Михаил Попов, Марина Котова, Иван Голубничий, Нина Стручкова, Константин Смородин. И, конечно, я приехала ради встречи с однокурсниками. Жаль, в этот вечер их было немного: Лидия Сычёва, Виктор Боченков, Светлана Руденко, Александр Павлов, Илья Плохих, Татьяна Аксёнова. По пути в ЦДЛ мы стали подсчитывать, сколько человек с нашего курса активно участвуют в текущем литпроцессе. Насчитали аж 22 писателя! Немало, хотя, наверное, кого-то мы и упустили.

То тут, то там раздавались радостные возгласы приветствия, и в воздухе витал аромат праздника. В этот аромат потом вплелись и привкус ностальгии, когда такие мэтры, как Константин Ваншенкин, рассказывали о прошлом послевоенного институтского бытия, и стойкий запах сегодняшнего дня, когда институтское житие вспоминали высокие политические деятели, священники и даже банкиры.

Не сомневаюсь, что кому-то мероприятие, посвящённое юбилею уникального, единственного в стране вуза, показалось унылым и скучным ввиду частых вкраплений в действие различных приветствий и незапланированных отступлений, но мне эта слабая организованность была по душе. Ведь творчество, как ни крути, процесс индивидуальный.

И у кузницы творческих кадров должна напрочь отсутствовать потребность уподобляться многим. И, в общем-то, знаковое событие, 75-летие Литинститута, не превратилось в регламентированный деловой отчёт, а осталось вечером встречи, вечером воспоминаний. И ещё мне показалось, что ЦДЛ стал свидетелем ещё одного, совершенно неповторимого явления. Такого, как обмен положительными душевными зарядами. Поскольку только этому вузу дано так глубоко напитывать страждущие поиска души и сердца, что процесс осмысления, творческой переработки этой информации длится долгие годы. И главное, с годами обзаводится настоятельной потребностью быть растиражированным.

К сожалению, всё когда-нибудь кончается. Ушёл в прошлое и этот вечер в ЦДЛ. И, сидя в поезде и мчась уже в обратном направлении, из Москвы в Петербург, я поняла, что очень жалею о том, что моё желание сделать посещение литинститутского дворика ежегодной традицией, не осуществилось. В силу многих причин. Но всё равно я его буду посещать. В воспоминаниях. Причём присяду на виртуальную скамейку под шумящей листвой без принятого в таких случаях выражения грусти на лице. Литературный институт и всё, связанное с ним, окрашено в моей памяти только в светлые тона. Тона молодости. Ведь молодость ещё малознакома с поражениями, она задорна, беспокойна, ищуща и очаровательна в своей самоуверенности. Мне кажется, я знаю, отчего ни одно из воспоминаний пятилетней институтской жизни не всплывает со знаком перенесённого страдания. И дело здесь не только во времени, которое лечит. Просто для меня общее и частное того московского отрезка времени было праздником. Праздником встреч и открытий.

Литинститут — это была центростремительная и центробежная Москва. Она была заиндевевшая после первого мороза и растопленная лучом весеннего солнца. Она была говорливая и немая. И всё в ней было таким же непостоянным, зыбким и восхитительно-непредсказуемым, как само рождение творчества.

Литинститут — это были друзья. Собратья по перу. Разные, как полюса земного шара, и заражённые объединяющим образным восприятием мира. Благодаря им в зеркале собственного мира отражался чужой, неповторимый взгляд, и звучали приглашением к размышлению чужие слова.

Литинститут — это была попытка дошагать до горизонта, взобраться на вершину и обозреть мир в его творческом величии. Да, наш незабвенный Николай Семёнович Евдокимов говорил, что нельзя научиться писать, но Литинститут во всей его совокупности рационального и иррационального позволял проснуться однажды зашедшимся упоительным восторгом создания Слова.