Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра

Джоан Рамзей вскочила на ноги.

— Подожди, — сказала она, — сейчас принесу.

— А можно мне войти с вами? — поспешно ввернула Кэнайна. — Если вы не возражаете. Я совсем не бываю теперь в настоящих домах.

Едва проронив эти слова, Кэнайна сообразила, что поступила очень плохо. Но миссис Рамзей схватила ее за руку, улыбнулась и сказала:

— Конечно, дорогая, входи.

Она привела Кэнайну в гостиную, усадила на диван и велела подождать, пока сама сходит наверх за книжками. Кэнайна осматривала комнату, чуть не задыхаясь от восторга. Здесь было великолепно. На стенах желтые обои в красных розочках, и шторы на окнах тоже желтоватого оттенка. Электрическое освещение, радиоприемник и по обе стороны большого камина книжные полки со множеством книг. Кэнайна с жадностью обвела комнату взглядом.

Миссис Рамзей возвратилась в гостиную, села на диван, и Кэнайна, вне себя от счастья, увидела у нее в руках несколько книг. Они вместе просмотрели их. Книжек было пять и самая большая называлась "Черный красавец", - Кэнайна вспомнила, что точно такая же была в санаторной библиотеке.

— Вот эта большая — про одну лошадь, — сказала миссис Рамзей. — Но, может, такая толстая книжка для тебя еще трудновата, а Кэнайна?

— Вовсе нет! - воскликнула Кэнайна. - Я уже читала ее и с удовольствием прочла бы еще раз.

Джоан Рамзей сказала, что когда она прочтет эти, то может прийти за новыми. Потом стала расспрашивать, как ей живется в вигваме. Спросила, где она спит, и Кэнайна сказала, что спит на полу, на подстилке из пихтовых веток. Спросила про еду, и, когда Кэнайна рассказала, что и как они едят, улыбка сошла с лица миссис Рамзей.

— Ты знаешь, сколько ты весила, когда тебя выписали из санатория? — спросила она.

— В самый последний раз — семьдесят шесть фунтов.

— Давай-ка посмотрим, сколько ты весишь теперь, - миссис Рамзей поднялась. — Наверху в ванной есть весы. Пойдем!

Кэнайна обрадовалась, что сможет увидеть ванную Рамзеев, и охотно отправилась наверх и встала на весы. Она весила шестьдесят восемь фунтов.

— Этого я и боялась, — сказала миссис Рамзей. — Это дурной признак. Ты растешь и должна прибавлять в весе.

Они вновь спустились вниз, и Джоан Рамзей дала ей большой стакан молока. Молоко было сладкое и холодное, она впервые пила его после выписки из санатория. Моментально выпила весь стакан, и миссис Рамзей налила ей второй. Кэнайна знала, что это никак не может быть свежее молоко из бутылок, какое давали в больнице. Его делали из порошка, но на вкус оно ничем не хуже свежего. Потом Кэнайна взяла книжки, поблагодарила миссис Рамзей и отправилась домой. Возбужденная, бежала она по тропинке среди индейских вигвамов, крепко прижимая книжки к груди. Она влюбилась в эти книжки. И влюбилась в Джоан Рамзей.

Когда она вошла в вигвам, отец завтракал - его маленькие темные глазки сразу впились в ее книжки.

— Откуда ты их взяла? — спросил он быстро на гортанном кри.

— Мне дала их миссис Рамзей.

— Отнеси обратно.

Слезы застлали глаза Кэнайны.

— Почему? — спросила она.

— Ты должна отнести их, - повторил отец, - потому что от них нет никакой пользы детям мускек-оваков. Ты должна научиться управлять каноэ, дубить шкурки, ловить кроликов силками — мы живем этим, это кормит нас. В больнице тебя этому не учил, тебя учили читать книжки, тебя учили, как стать белой, но ты не белая, ты мускек-овак. Скоро нам отправляться на зимнюю стоянку, мы там охотимся. Придется не раз тащить волоком лодку — большая тяжесть. Ты сейчас слишком слаба. Начинай таскать воду, колоть дрова, чтобы поскорее окрепнуть. Времени осталось мало.

Широкие ноздри отца раздувались от гнева, и черные брови были насуплены так, что из-под них едва виднелись глаза.

За эти несколько секунд он сказал Кэнайне больше, чем за все четыре месяца, что она провела в Кэйп-Кри. И внезапно закончил словами, которые объяснили все.

— Горько охотнику мускек-оваку терять всех своих сыновей, горько, что у него осталась одна только дочь, — сказал он. — Но еще горше, когда у него заберут эту дочь и она возвернется не мускек-овак, а белая, только со смуглой кожей.

Кэнайна молча сидела на кровати. Вскоре отец вышел из вигвама, пришла мать и села рядом с ней. Она обняла Кэнайну, и они долго сидели, не говоря ни слова.

Но книжек она не вернула. После полудня, когда они вдвоем с матерью сидели в вигваме, кто-то откинул парусиновый полог, и вошел отец, а за ним миссис Рамзей и рослый, остроносый индеец. Кэнайна узнала его: это был Джок, приказчик в лавке Берта Рамзея, один из немногих индейцев Кэйп-Кри, которые могли говорить по-английски. Он почти все время служил переводчиком в лавке Компании Гудзонова залива. Кэнайна испугалась, увидев их.

— Миссис Рамзей хочет поговорить с нами, — сказал Джо Биверскин своей жене.

Все уселись, Джоан Рамзей и Джок — на стулья, а Биверскины — все трое — на кровать.

Миссис Рамзей повернулась к Кэнайне и с ласковой улыбкой сказала:

— Поди пока поиграй, детка!

Кэнайна вышла. Они будут говорить о ней! Девочка прокралась к задней стенке вигвама и тихонько опустилась на землю. Она ясно слышала миссис Рамзей. Время от времени та останавливалась, чтобы Джок мог перевести то, что она сказала.

— Кэнайна больше не больна, - сказала она, - но она пока слабее других детей. Я пришла сказать вам, что, по-моему, этой зимой ее не следует брать с собой в лес. Она не может, как вы, питаться всю зиму одними лепешками и мясом бобров. Ей нужна другая, хорошая пища: молоко, рыбий жир, фрукты, овощи. Если вы согласитесь, она могла бы провести зиму в интернате для индейцев в фактории Мус. Она так хорошо училась в школе при больнице, я считаю, что вы должны ее отпустить.

— Нумвах! — на диалекте кри это означало "нет". Это был голос матери, и Кэнайна, примостившаяся у вигвама, ясно и четко его расслышала.

Воцарилось молчание, потом Джоан Рамзей заговорила снова:

— Она похудела. Потеряла восемь фунтов. Это дурной знак. Неужели вы хотите, чтобы вернулся кашель и врачи снова забрали ее в больницу?

Потом заговорил отец на языке кри:

— Да, пускай она идет в школу. В лесу она будет только обузой. Она не годится для жизни мускек-оваков.

— Нумвах! — снова сказала мать.

— Миссис Биверскин... Пять раз вы в муках рожали детей, и пять раз приходила беда: кашель или голод, и дети умирали. Потом на свет явился шестой, и опять пришел кашель, но на этот раз вовремя прибыл врач, Кэнайна уехала к белым в больницу и осталась жива. Неужели она должна погибнуть теперь? Неужели вы хотите вернуться весной из лесов вдвоем, только вы и ваш муж, как случилось с вами пять раз? Ведь у вас уже не будет детей. Ваше время прошло. Я знаю это, потому что больше не вижу, чтобы перед вигвамом Биверскинов каждый месяц сушились мягкие клубки мха. Кэнайна — ваш последний ребенок. Вы должны отпустить ее в школу.