Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра

— Ман-тай-о! — снова прошептал отец. — Тридцатую весну охочусь я на нискук, но еще ни разу не попадался мне такой ниска. Этот белолицый — чужак,издалека прилетел в страну мускек-оваков.

Кэнайна увидела, что отец нервно снимает двустволку, и его волнение передалось ей. Она пригнулась еще ниже, так что над краем ивового шалаша выглядывали лишь ее глаза. Гуси приближались, продвигаясь вперед быстрыми мощными взмахами крыльев, но пролететь должны были на большом расстоянии от отмели.

Внезапно отец издал басовитое, гортанное двусложное "Ка-ронк!" — изумительное подражание зову одинокой ниски. Зов прозвучал негромко, но слышен был далеко, и гуси, которые находились за несколько сот ярдов оттуда, замедлили полет, и Кэнайна заметила, как они с любопытством повернули головы в сторону засидки.

- Ка-ронк! Ка-ронк! — опять поманил гусей Джо,на этот раз громче и настойчивее.

Теперь гуси повернули, описали большой круг, держась, однако, на почтительном расстоянии. Пересекли отмель и очутились над болотом. Потом увидели на льду подсадных гусей, вновь резко повернули и полетели прямо на засидку.

- Ка-ронк! Ка-ронк! Унк-унк-унк, - манил их голос, убеждая спуститься.

Кэнайна увидела, как, расправив крылья, канадка отлого и плавно скользнула вниз, к подсадкам. Но белолицый, поотстав, сильно захлопал крыльями и резко взвился ввысь, призывая подругу странным, совершенно непохожим на гогот звуком, напоминавшим тявканье собачонки. Мгновенно канадка оглянулась, потом тоже повернула и взвилась ввысь. Рядом с Кэнайной негромко выругался в сердцах отец.

Описав широкую дугу, гуси опустились на открытую водную гладь, совсем на виду, хотя и вне досягаемости выстрела. Терзаемые любопытством, птицы тревожно плавали взад-вперед, вытянув шеи вверх и внимательно разглядывая чучела. Джо Биверскин продолжал беседовать с гусями, и наконец канадка начала отвечать ему, звук за звуком, медленно подплывая поближе.

С гордостью смотрела Кэнайна на отца. "Вот, — думала она, — индеец в присущей и подходящей ему роли. Не паразит в обществе белых, загнанный в жалкую резервацию и продающий корзинки белым туристам, а гордый первобытный охотник, с помощью привитых с детства дедовских хитростей и секретов добывающий себе пропитание". Джо Биверскин был простой, необразованный человек, но он глубоко постиг основной закон жизни, о котором большинство белых под заслоном своей искусственной цивилизации и понятия не имеет. Он ясно сознавал себя неотъемлемой частью природы. В его жизни не было сбивающих с толку циферблатов, табелей и расписаний, конвертов с зарплатой и продовольственных магазинов, заслоняющих от взора человека реальную и неизбывную зависимость человека от земли и того, что она производит. У него все сводилось к элементарным отношениям охотника и добычи. Если земля была щедра, а сам он искусен и ловок, он ел. Ну а если что не так — голодал.

Кэнайна понимала, что неумолимое продвижение цивилизации на север изменит жизнь индейцев, и все же горячо надеялась, что паразитическое существование на подачки белых не вытеснит гордой независимости ее соплеменников, их единства с кормилицей-землей.

Но, размышляя об этом, Кэнайна отчетливо сознавала собственную непригодность и неприспособленность к жизни мускек-оваков. В то время как отец ловко подманивал гусей ближе и ближе, она испытывала не трепет первобытного охотника, предвкушающего добычу, а безотчетное сочувствие к гонимой птице. Она знала, что для человека, принадлежащего к расе, которая живет охотой, это совершенно нелепое и сентиментальное чувство, но была не в силах подавить его. Ко все возрастающему ужасу Кэнайны перед смертоубийством, которое вот-вот должно было произойти, гуси подплывали все ближе, а больше всего было жалко ман-тай-о, того, белолицего. Явно растерянный и встревоженный непривычным окружением, он держался на большом расстоянии позади канадки. Когда-то Кэнайна тоже оказалась чужой в стране, от которой пришла в растерянность и ужас. Она понимала жуткое смятение в душе белолицего пришельца и надеялась, что отец не сможет застрелить его.

Внезапно Джо Биверскин начал высоким голосом повелительно выводить "онка-онка-онка", подражая клекочущему зову гуся, только что открывшего обильное кормом место. Теперь канадка стремительно плыла к чучелам — страх ее улетучился от ласковых призывов Джо Биверскина. Она подплыла достаточно близко. Отчего же он не стреляет? Тут Кэнайна сообразила, что отец не обращает внимания на гусыню, стараясь подманить под выстрел чужака. Белолицый гусак поотстал от своей храброй подруги, но все же медленно продвигался следом за ней. Еще минута, и он тоже окажется на расстоянии выстрела.

Кэнайну била сильная дрожь, неодолимое желание защитить чужака охватило ее. Медленно, не спеша она высунула голову из шалаша. Несколько секунд отец не видел, что творится, потому что сбоку его поле зрения было срезано меховой оторочкой капюшона его парки. Потом и он, и гуси одновременно увидели Кэнайну. Джо Биверскин сердито рыкнул, протянул руку и рывком затащил ее обратно в шалаш. С громким клекочущим криком гуси взмыли в воздух. Джо Биверскин вскочил, держа ружье наготове, но было слишком поздно, и он не стал стрелять. Низко пролетев над водой, гуси вскоре скрылись в камышах, а когда появились снова, были уже недосягаемы.

Лицо отца исказилось от ярости, и он влепил ей крепкую пощечину; ничего подобного не случалось с ней в детстве - индейцы редко бьют детей.

- Уходи! - воскликнул он. — Убирайся отсюда!Дура! Неужели нельзя поосторожней? Никогда из тебя не выйдет мускек-овак. Ступай назад, к белым и к их книжкам.

Не говоря ни слова, Кэнайна медленно поднялась, растерянная и пристыженная.

- Прости меня, — тихо сказала она и ушла. Медленно брела она назад ельником по тропе к стоянке на берегу Киставани, злясь на себя за свою слабость. Отец думал, что это неосторожность. А что бы он сделал, если б узнал, что это намеренно? Он никогда не узнает, не должен узнать. Но что из того? Они все равно уже снова стали врагами.

А когда растерянность и стыд улеглись, Кэнайна усомнилась в том, что и на самом деле сожалеет о случившемся. Она не смогла забыть, что почувствовала облегчение при мысли, что чужак, ман-тай-о, остался в живых и до сих пор летает там, на болоте, со своею подругой, а не лежит в охотничьем шалаше кровавой кучкой мяса и перьев.

С тревогой ожидала в тот день Кэнайна возвращения охотников. Под вечер, заслышав их приближение, пробралась в дальний конец лагеря, чтобы незаметно осмотреть добычу, когда они выйдут из леса. Охотники появились, неся каждый по два, по три гуся. Ни один не подстрелил белолицего чужака.