Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра

П. Л. прямо взглянул на Рори и продолжал:

- Будьте готовы к этому, Рори, - медленно произнес он. - Перед исследователем вечно будет стоять эта проблема! Широкая публика всегда останется ордой хихикающих идиотов. Им невозможно объяснить,чем мы занимаемся, потому что они ничего не смыслят, да и не станут пытаться понять. Наука, техника так далеко ушли вперед, настолько обогнали умственное развитие среднего человека, что ему уже их не догнать. И притом каждый болван, который подметает полы, воображает, что он вправе критиковать работу ученого, на том основании, что у птиц, которые живут в лаборатории, есть блохи, или что все это противоречит библии, или из-за какой-нибудь еще глупости. Господи, что за безумный мир!

Из своего скудного одеяния П Л. извлек изогнутую трубку и кисет и стал набивать ее табаком.

— Я уже много чего наговорил, — заявил он — А как ваша работа?

— Хорошо.

И Рори рассказал о поездках и тех районах, в которых он побывал.

— Меня удивило, — сказал он, — огромное число молодняка. Видя весной летящую на север стаю в сто гусей, каждый охотник рассуждает так: сто птиц, пятьдесят пар, на каждую пару по четыре птенца, значит,по осени вернется триста гусей. Он не знает, что шестьдесят процентов, а то и больше, не выводит птенцов,что среди сотни гусей в лучшем случае всего двадцать взрослых самок, то есть двадцать, у которых будут птенцы.

П. Л. зажег трубку, сел, положил ногу на ногу и принялся задумчиво дымить.

— А сколько настреливают каждой весной здешние дикари? — осведомился П.Л.

Рори облизал губы. Весенняя охота на гусей, которую практиковали здешние индейцы, была бельмом на глазу для охотничьих клубов на юге Канады и даже некоторых тамошних биологов.

— Я тщательно все проверил, — сказал Рори. — Она не играет серьезной роли. На индейцев приходится чуть больше пятой части всех отстреливаемых за год птиц. И главным образом индейцы сбивают годовалых птиц, которые в этом году все равно не стали бы вить гнезда.

— Ерунда! — вставил П Л. — Они свили бы гнезда на следующий год. В этих местах нужно вообще запретить весеннюю охоту.

— Ну, конечно, нужно! Но учтите, что, прежде чем она начинается, здешние бедняги успевают порядком оголодать, когда у них по нескольку недель нет ничего, кроме ячменных лепешек. Охота на гусей для белого охотника развлечение, а для индейца это жизнь или голодная смерть. Доля индейцев очень невелика, и я собираюсь написать в своем отчете, чтобы охоту индейцев не трогали до самого крайнего момента.

П. Л. вынул изо рта трубку, и венчик его жидких, растрепанных волос запрыгал опять.

- Вы рассуждаете как старая плаксивая баба, -сказал он. — Если эти ублюдки не могут прокормить себя полезным трудом, так, по-моему, пусть подыхают.

Что П. Л., такой прямой и самостоятельный в своих суждениях, разделяет расовые предрассудки, Рори и предполагать не мог. Его несколько озадачила холодность П. Л. с Джеком у каноэ, но он тогда отказался принять то, что за этим стоит. Теперь все стало ясно. В мире П. Л. для них тоже не было места. С минуту Рори терзала жгучая боль, он возмутился, потом возмущение улеглось, и он почувствовал одновременно удивление, недоумение и печаль.

Несколько секунд стояла неловкая, натянутая тишина. Потом Рори сказал:

— Начали вылупляться птенцы. Пара деньков, и все гуси не смогут летать. Готовы поехать со мной на окольцовку?

— Готов? Да я уж неделю готов!

— Тогда начнем с нашего гуся. Поедем завтра, поставим ловушку, переночуем там, а я постараюсь договориться, чтобы на следующий день подошли помощники.

— А что, этого вашего проводника, этого дикаря,тоже необходимо взять с собой? — спросил П. Л. — На меня эти желтые жуть наводят.

— Нам потребуются все, кого только удастся привлечь. Джок хороший человек. Возможно, нам будет помогать одна девушка-индианка.

— Девушка? Скво? Упаси боже! Наверное, вы уже втюрились тут в какую-нибудь раскосенькую бестию!

— Если уж вы так настаиваете, - сказал Рори, глядя серыми глазами прямо в глаза П. Л , — да, втюрился. Ну а теперь не покажете ли желтый пластик?

На следующее утро, оставив П. Л. завтракать в одиночестве, Рори на каноэ спустился к устью Киставани, где и обнаружил Кэнайну с матерью, они сидели в каноэ и вытаскивали сети. Дэзи Биверскин сидела на корме с веслом, удерживая каноэ на месте, в то время как Кэнайна на носу выбирала белую сеть. Рори подплыл и, улыбнувшись, поздоровался со старшей Биверскин. Ее лицо, изборожденное морщинами, напоминало усохшее яблоко. Когда он впервые увидел ее, она показалась ему безобразной, но она улыбнулась ему в ответ, и в ее морщинистом лице появилось теплое, безыскусное очарование, которое располагало к себе.

Он повернулся к Кэнайне, которая ни на секунду не отрывалась от своего занятия. Через борт перелетел серебряный сиг, яростно бившийся в ячеях. Одним быстрым движением Кэнайна высвободила рыбину и швырнула на дно каноэ.

А потом отпустила сеть, которая повисла поперек каноэ, стряхнула воду с рук, развязала и сбросила шаль, расправила сбившиеся волосы. "Она всегда снимает шаль при моем приближении", — подумал Рори. Ему нравилось наблюдать, как она это делает. Волосы пленительно колыхались, а свитер, когда она поднимала руки, соблазнительно обтягивал грудь.

— Зачем это? — спросил он. — Либо не надевай вовсе, либо уж не снимай эту штуку.

— Я и сама не знаю, почему так делаю, — сказала она. — Мне она тоже не нравится. Но когда я среди них, я ношу ее, потому что стараюсь стать одной из них. Но как только появляешься ты, у меня все путается, и тогда я уж не знаю, кто и что я такое! Иногда сниму ее, а потом только соображу, что я делаю.

Рори вспомнилась последняя поездка на озеро Кишамускек, когда она сердилась на него и все утро шаль не снимала; но потом, когда увидела Белощека, перестала сердиться и сбросила шаль. Получалось что-то вроде подсознательного барометра, который показывал, как она в данный миг относится к Рори. И импульсивность, с какой она ее надевала и срывала, показалась Рори символом разъятой личности. Того смятения, которое владело всем ее существом, пытавшимся в одно мгновение принадлежать к индейцам, а в следующее — к белым и не принадлежавшим ни к тем, ни к другим.

— Я видела твоего друга, — сказала она. — Он уже несколько дней как приехал. Неужели профессора настолько бедны, что не могут купить себе никакой одежды?

— Ну, они, конечно, бедны, — ответил он, — но все же не настолько. Просто он считает, что одеваться вредно, вот и все. И потом, ему нравится делать не то,что другие. Возможно, он считает, что одет как индеец или, во всяком случае, именно так, как белые воображают себе хорошо одетого индейца.