Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра

Те из мускек-оваков, кто ушел не слишком далеко, возвращаются в фактории и получают там кредит в Компании Гудзонова залива или пособие от государства. Но семьи, угодья которых намного отстоят от побережья, оказываются перед трудным выбором. Нелегко охотиться в пути; ежедневно продвигаясь вперед, невозможно поставить рыболовные сети. Нередко кажется, что именно в зимнем лагере наилучшие шансы продержаться до весны, до прилета гусей, этого внезапного и драматического окончания голодной поры. Поэтому они ждут и надеются. Но ждут порой слишком долго.

В эту зиму Биверскины решили ждать. После рождества Кэнайна потеряла всякое представление о времени; прошло много-много недель, и она полагала, что теперь, должно быть, середина февраля.

Ранним утром она сидела на постели и смотрела, как мать готовит завтрак. Дэзи Биверскин двигалась медленно, мокасины шаркали по земляному полу, от былой расторопности не осталось и следа. Залоснившаяся от жира юбка топорщилась, болтаясь мятыми складками. Дэзи спала не раздеваясь, и клочья гусиного пуха из перины пристали к сальным пятнам. Джо Биверскина в землянке не было: накануне он ушел на охоту и ночевать не возвращался.

Кэнайна заглянула в чугунок, который кипел на печи. Там виднелись рыбьи потроха и голова с остекленелыми глазами. Кэнайна поймала ту рыбу накануне - первую за четыре дня. Несколько месяцев назад она с ужасом смотрела бы на это варево, теперь было немыслимо выбросить голову и внутренности - ничто не вызывало у нее тошноты, и она ждала, не испытывая ничего, кроме голода. Дэзи всыпала в чугунок три чашки овсянки для заправки. С ужасом наблюдала Кэнайна за тем, как исчезает в чугунке овсянка; на лице матери было написано стоическое безразличие.

— Это последняя овсянка, — сказала Кэнайна.

— Да, последняя, — отозвалась Дэзи.

Вот уж несколько недель, как Джо Биверскин собрал последние, еще не вмерзшие в лед капканы. Потом помог Кэнайне закинуть сети в маленьком озерце в миле от лагеря, где вода не промерзла до дна. Чтобы закинуть сети, потребовалось четыре дня, потому что нужно было сперва лыжами разгребать глубокий, по пояс, снег, а потом уже прорубать лед толщиной в ярд, а то и больше. Кэнайна ежедневно осматривала сети, отец снова отправился на охоту.

Вот уже шесть недель, как на троих людей и двух собак у них было по одной-две рыбины в день, и редко-редко Джо случалось подстрелить кролика или куропатку. В последние недели рыба почти не попадалась, и это был тревожный знак - значит, в крошечном озерце она уже почти выловлена. Несмотря на постоянные уговоры Кэнайны, регулировать расход купленных в лавке продуктов даже не пытались, потому что, отправляясь на охоту, Джо Биверскин, подобно продувшемуся игроку в кости, который верит, что ему повезет в следующем круге, был убежден, что подстрелит лося или оленя-карибу, тот и прокормит их до весны.

Чай и сахар давно уже вышли, теперь кончилась овсянка. Осталось лишь несколько фунтов лярда да дюймов на шесть муки на дне последнего мешка.

Похлебка была готова, и Кэнайна с матерью принялись за еду, когда в землянку вошел Джо Биверскин. Капюшон его парки обледенел, широкое темное лицо было мрачно и равнодушно. Он не принес ничего, кроме плоской сухой кости, с которой свисали несколько волокон смерзшегося мяса. Кэнайна догадалась, что это лопатка оленя, которого недавно задрали волки. Значит, в округе есть еще крупная дичь. Но значит это также и то, что с отцом конкурируют волки, а в охваченном голодом крае стая изголодавшихся волков - яростный и изобретательный соперник в поисках добычи.

С любопытством смотрела Кэнайна, как отец положил оленью лопатку на печку. Теперь родители стояли не шевелясь и как завороженные смотрели на кость внезапно застывшим взглядом; дышали они прерывисто, и дыхание с хрипом застревало у них в горле. Кость оттаяла и отсырела. Мясные волокна обуглились и задымились. Кость просохла и побелела. Потом вдруг громко треснула, и извилистый излом наискось прорезал ее.

Лица родителей просияли. Дэзи Биверскин даже улыбнулась впервые за много дней, обнажив щербатые зубы. Джо Биверскин нагнулся и стал внимательно рассматривать трещину. Потом вдруг вскочил, схватил ружье и выбежал из вигвама.

— Что это значит? — спросила Кэнайна у матери.

— Это добрый знак, — ответила Дэзи Биверскин. Слова языка кри, обычно звучавшие мягко и мелодично, теперь, когда она была взволнована, резанули слух.

— Она показывает, где дичь. Если трещина маленькая — значит, далеко, а если длинная и глубокая — значит, олень, большой и жирный, где-то совсем близко.

— Глупости, - сказала Кэнайна. - Разве кость может знать, где находится дичь?

— Дух оленя еще сидит в ней, — терпеливо объяснила Дззи Биверскин. — Он знает, где его братья.

— Тогда почему же он выдает их охотникам, которые хотят убить его братьев?

— Дух не хочет, чтобы их убили. Он всегда показывает в противоположную сторону, чтобы обмануть охотника, но мудрый охотник это знает и не дает себя провести. Этому тебя не учили в школе у белых, потому что только мускек-оваки знают о таких вещах. Вдруг Кэнайна тихонько заплакала.

— Мы съели припасы быстрее, чем была необходимость, — сказала она. — Они уже почти кончились. А теперь надеемся на глупые предзнаменования и приметы. Только и остается, что умереть с голоду.

Но Дэзи Биверскин по-прежнему улыбалась с уверенностью и надеждой.

- Скоро у нас будет вдоволь еды, — сказала она.- Каждый день по три раза будем есть мясо, лосятину или оленину, пока не возвратятся нискук.

Не прошло и часа, как вернулся Джо Биверскин. Быстро летел он к лагерю, чиркая лыжами по сухому снегу, на лице его, собрав щеки гармошкой, сияла счастливая улыбка.

— Я нашел следы карибу, — сказал он. — Близко и совсем свежие. Вчера здесь прошел.

Обернувшись к Кэнайне, Дэзи Биверскин с сияющими глазами кивнула: "Я же говорила". Джо выпил несколько кружек ухи и начал собираться в дорогу. Сунул в рваный рюкзак два одеяла, топор, котелок. Отсыпал в мешочек половину оставшейся муки, положил сверху два куска лярда величиной с кулак и тоже упрятал в рюкзак. Взвалил рюкзак на спину и взял ружье. Вышел из землянки, стал на лыжи и вскоре исчез в темном ельнике за вигвамом. Уходя, он не попрощался и ни разу не оглянулся.

Кэнайна знала, что он будет неотступно идти по следу оленя и день и два, а если нужно, и всю неделю, по ночам укладываясь рядом с ним, понемногу нагоняя оленя, пока не убьет. Чтоб настигнуть его бесшумно, он оставил собак и санки в лагере, а значит, не мог взять ни палатку, ни печурку, и каждую ночь будет спать в вырытой в снегу норе, сверху и снизу устланной лапником. И у него не будет никакой еды, кроме лепешек, так как, даже если ему попадется мелкая дичь, он не рискнет стрелять, чтобы не спугнуть оленя.