Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра

Слова звучали теперь мерзко и отвратительно, и Рори не смог читать дальше. Он швырнул письмо в корзину для бумаг, но через минуту понял, что не может уничтожить письмо. Рори извлек его из корзины и положил в ящик стола.

Потом написал коротенькое письмецо отцу с выражением соболезнования. Большой Сэмми наверняка отыщет кого-нибудь, кто прочтет ему эти строки.

В понедельник Рори, как обычно, явился в университет, но чувство вины камнем лежало у него на душе, и он не мог заставить себя слушать лекцию. Две мили от университета до дома он прошел пешком, как делал всегда, если у него бывало время и когда над ним тяготело бремя неразрешенных проблем. Он пришел рано, до обеда оставался еще час, а может, и того больше. Сняв галстук, разулся, лег на кровать. И когда он остался один, чувство вины и угрызения совести тучей нависли над ним, и в его смущенной и удрученной душе начался процесс переоценки жизни, которая внезапно предстала в новом свете.

Он убил свою мать, однако она ни за что бы не пожелала, чтобы он отягощал свою жизнь бесплодным раскаянием. Так же страстно, как он, мечтала она о том, чтобы честолюбивые планы Рори на будущее воплотились в жизнь. Это она заронила семена честолюбия в его душу и заботливо выхаживала их в годы его детства и юности на Барре. Стало быть, теперь еще важнее построить в будущем нечто такое, чем его мать, будь она жива, могла бы гордиться; это была его обязанность, еще более настоятельная оттого, что она погибла и сам он причастен к этой гибели.

Он уже устранил одну великую угрозу своему будущему, отказавшись жениться на Кэнайне Биверскин. И теперь, когда затея с гусем оказалась не более чем трагикомедией, он вдруг обнаружил новую преграду. Поначалу трудно было даже и помыслить об этом. Но мысль безжалостно терзала и мучила его. От нее нельзя было отмахнуться. Должен ли он вообще заниматься биологией? Может, все это ошибка?

Любовь, которую они с матерью питали к белощеким казаркам, была не чем иным, как ребяческим, сентиментальным увлечением, в этом он теперь был уверен. Так ли уж он любил биологию, чтобы подчинить ей свою карьеру, сделать делом всей жизни? Слишком сентиментально относился он к ней, чтоб подойти к карьере холодно и здраво, как и следует к ней подходить. Затея с гусем это подтвердила. Прекрасное хобби, но неудачный для Рори выбор профессии. Работа и игра трудносовместимы. П. Л. — вот разительный и неприглядный пример того, что может в итоге получиться. Рори понимал, что любовь к биологии может обратиться в преграду, мешающую продвижению, которого требовала заложенная в нем жажда успеха, его честолюбие.

Он услышал, как П. Л. поднялся к себе. Через несколько минут профессор тихо постучался к Рори.

— Войдите.

П. Л., в одних брюках и нижней рубашке, остановился в дверях.

— Рад был снова видеть тебя сегодня в университете, — медленно сказал он. — Это нелегко, я знаю. Но если сидеть да скорбеть, никогда ничего не добьешься.

— Я так и решил, — ответил Рори. — Было действительно нелегко. Во всем моя вина. Я слишком расчувствовался из-за этого гуся. Это ее и убило. И ради чего? Ради ничтожного пустяка. Для науки это не имеет почти никакого значения, никакой ценности. Мы и так могли бы догадаться, что он найдет дорогу домой, на Барру.

Неожиданно П. Л. весь подобрался, лицо его нахмурилось.

- Боже мой, братец! - воскликнул он. - Несомненно, это имеет значение. Мы получили ответ на вопрос, на который до сих пор никому не удавалось ответить ничего определенного. И вы, конечно же, напишете об этом в один из наших журналов?

— Это выеденного яйца не стоит. Я хотел бы только забыть обо всем.

П. Л. прошел в комнату и устало опустился на стул.

- Вы болван, сумасброд, сентиментальная барышня, а не ученый, — медленно начал он. - И любите и ненавидите всегда не тех, кого надо. Влюбиться в скво... - Он пожал широкими плечами, нетерпеливо воздел руки. — Теперь ни с того ни с сего возненавидеть себя.

Несколько секунд они молча смотрели друг другу в лицо, потом Рори, смущенно отведя взгляд в сторону, начал:

— Я сомневаюсь, — сказал он, — что сделал правильный выбор. Биология не для меня. Я слишком влюблен в нее, чтобы работать в ней. Я бы всю жизнь провел, забавляясь этой игрой, и ничего б не достиг. Так, гонялся бы за романтическими бреднями, вроде этого гуся, вместо того чтоб заниматься стоящими вещами.

П. Л. нетерпеливо поднял руку.

— Ну ладно, будет! — сказал он. — За последние дни на тебя навалилось слишком много бед. Да ты еще с лета не в себе — с тех самых пор, как повстречался со своей черноглазой девчонкой. Что поделаешь, пришлось оставить. Но ты сейчас ничего решить не можешь. Счесть себя повинным в смерти собственной матери! Вот нелепость! Сомневаться в том, что биология — твое истинное призвание... Сомневаться теперь,после того, как ты вложил в нее пять лет жизни! Он,видите ли, слишком ее любит! Господи, братец! Да, для того чтобы в ней чего-нибудь добиться, ее необходимо любить. Сейчас ты не можешь все выбросить вон. В биологии нужно сделать еще так много, а мы всего лишь начинаем... Вот мои опыты с воробьями, — помедлив, продолжал профессор, - сейчас они вступили в критическую стадию. Я просто не в силах справиться с массой материала. И как раз утвердили субсидию,теперь у меня хватит на все необходимые расходы до будущей весны, когда завершится эта серия опытов. Я как раз собирался взять в помощь ассистента... двадцать пять долларов в неделю. Хочешь получить это место?

Рори не сомневался, что П. Л. просто выдумал эту должность — только как предлог, чтобы Рори не бросил биологию. Вероятно, и субсидии-то никакой нет, так что, если принять это место, П. Л. будет платить из собственного кармана.

— Благодарю, но нет, — тотчас отозвался Рори. — Я намерен поразведать в мире бизнеса. Посмотрю, каковы там перспективы по части биологии.

Впрочем, решение Рори далеко не было окончательным, и он оттягивал поиски работы. Два следующих дня он изыскивал всевозможные предлоги, допоздна задерживаясь в городе, чтобы не встречаться за обедом с П. Л. Он был чересчур предан биологии, чтобы насовсем расстаться с ней теперь; может, все-таки стоит принять предложение П. Л.? На третий день он по-прежнему пребывал в нерешимости. Однако склонялся еще раз обсудить все с П. Л. и по окончании лекций отправился в зоологический корпус. Спустился в подвал, однако, едва дойдя до темного коридора, в конце которого был расположен профессорский птичник, почувствовал что-то неладное. В коридоре царила полная тишина, не слышно было всегдашнего птичьего щебета и чириканья.

Когда он подошел к двери, на которой все еще висела картонка с нацарапанной красным карандашом надписью "Вход воспрещен, в особенности вахтерам", в нос ему шибанул характерный едкий запах птичьего помета, но в мертвой тишине ощущалось что-то зловещее. Он постучался. Никакого ответа. Дверь не была заперта, он отворил ее и переступил порог.