Алекс Престон - Кровоточащий город

Пока она рылась в чемоданчике, я успел заметить, что вещи сложены в большой спешке, рубашки и жилетки скомканы, черные кружевные трусики просто заткнуты в угол. Откопав наконец бутылку без этикетки, она вытащила пробку и приложилась к горлышку, а когда оторвалась, по подбородку стекала золотистая струйка, а в глазах прыгало пламя.

— Кто хочет?

Я сделал глоток. Алкоголь обжег горло. Я поперхнулся, выпил еще и мгновенно ощутил приток энергии и сил. Джо и Генри тоже отхлебнули понемножку. Генри зашелся кашлем и тяжело свалился в кресло. Выглядел он неважно — уставший, постаревший, — и я вдруг осознал то, о чем раньше как-то не задумывался, — что мы все уже ближе к тридцати, чем к двадцати, что молодость уходит, что мы скоро станем взрослыми и несчастными и что нужно хвататься за каждый шанс, который предлагает жизнь. Я снова приложился к бутылке, ощутил, как кальвадос испаряется прямо у меня во рту, потряс головой.

Мы сидели и разговаривали. Веро говорила быстро, напористо, словно доказывая что-то, водя пальцами по пятнам, вдавливая пепел в ковер. Джо устроилась у ног Генри, прислонившись головой к подлокотнику кресла, а он поглаживал ее по волосам, пока она не уснула. Генри притих, и я заметил, что он старается не смотреть на Веро. Бутылка ходила по кругу, и комната начала расплываться, свет из-под нового абажура раздражал, и я поднялся и, качнувшись, подошел к окну. Веро тоже встала, смахнув с кофейного столика кальвадос. Бутылка свалилась на пол, срыгивая содержимое на коврик. Джо вздрогнула и проснулась. Улыбнувшись, она взглянула на осоловевшего Генри и рассмеялась:

— Ты совсем выдохся, Генри. Послушай, завтра утром мне надо быть в Хэкни. Мы устраиваем день рождения для мальчика, у которого только что умер отец. Чарли, можно мне взять несколько шаров? И послушай, ты не против, если я вернусь сегодня домой? Я так устала, а прошлой ночью еще и замерзла. А может, всем поехать сейчас в Ноттинг-Хилл? Места там хватит.

Я все еще стоял у окна. Веро погладила меня по спине, и я чувствовал тепло маленькой ладони. В стекле отражались ее глаза, резко очерченные скулы, дымчатые волны волос, призрачно вырисованные на фоне черноты. Я оглянулся, посмотрел на Джо и снова отвернулся.

— Поезжай домой, Джо. Веро остановится у Генри и Астрид, а я переночую один. Напомню себе, с чем расстаюсь.

Я подошел к ней, помог одеться, вызвал по телефону такси. Мы собрали обмякшие, печальные шарики. Джо обняла сгорбившегося в кресле Генри. Мы вышли вдвоем, и она прислонилась ко мне, уткнулась в плечо тяжелой головой. Я поцеловал ее в щеку, погладил по спине.

— Спасибо за все. Ты — замечательная. Ты сводишь меня с ума.

Такси унесло ее в холодную темень. Я помахал ей и, слегка покачиваясь, вернулся в квартиру. В комнате висела пелена дыма. Воняло кальвадосом. Генри посапывал в кресле, опустив голову на грудь. Веро стояла у окна, глядя на Мюнстер-роуд. Она медленно повернулась, и я увидел в ее глазах слезы.

— Чарли… О Чарли… — Она шагнула ко мне, и я обнял ее, прижал к груди заплаканное лицо. — У нас с Марком ничего не получается. Не складывается. Совсем. Он никак не уймется. Я его не устраиваю. Он все время кричит на меня…

Веро всхлипнула, отстранилась и, отойдя, опустилась на стопку книг и закрыла лицо руками. Я посмотрел на Генри — он зашевелился было, но снова обмяк и уснул.

— Генри говорит, что я сама виновата. Пожинаю, что посеяла, так он выразился. Что сама все решила, что водила вас обоих за нос. Что, может быть, получила по заслугам. Но мне так грустно. Так одиноко. Ну не знаю… наверно, он прав. Наверно, надо перетерпеть. Ты не представляешь, каково это, сидеть и ждать его с какого-нибудь совещания в Париже, а его все нет и нет, и в окнах этой треклятой больницы уже всходит солнце. И так не раз и не два. Мне так жаль, Чарли. Наконец-то я нашла дело по душе, я чувствую, что в моей жизни появился смысл, но Марк все испортил. Я все испортила.

Я опустился на колени, привлек ее к себе. Я так хорошо знал это тело, а сейчас волосы у нее были грязные, от них сильно пахло. Я прижался губами к нежной коже шеи, и мы долго просидели в объятиях друг друга, а по улице проезжали редкие машины. Колокол на церкви пробил два. Наконец Веро поднялась, перегнулась через столик, подобрала бутылку с остатками кальвадоса и сделала несколько глотков. Опустила руку, медленно разжала пальцы. Бутылка выскользнула. Веро сердито взглянула на меня и закашлялась.

— Не стоило мне приезжать. Испортила тебе вечеринку. Извини. Я такая пьяная… — Она вскинула руку и, зажав рот, побежала в туалет.

Я слышал, как ее рвало, слышал, как она плачет. Потом рыдания стихли, и из туалета доносились лишь всхлипы. Я нашел в кухне тряпку и стал оттирать пятна, но сделал только хуже, размазав пепел по всему коврику. В конце концов я сдался. Укрыл Генри одеялом и выключил свет в гостиной. Дверь в туалет осталась незапертой. Веро сидела на унитазе, колготки спущены на колени, платье задрано до талии. Туфли соскользнули с ног, но не упали, а подпирали ее ступни под каким-то неестественным углом — казалось, у нее сломаны лодыжки. Наклонившись вперед, она тихонько всхлипывала. Я позвал ее шепотом, и она подняла голову и устало посмотрела на меня.

— Чарли. Черт… извини. Помоги.

Веро попыталась встать, покачнулась, и я подхватил ее и держал, пока она, оторвав туалетную бумагу, подтиралась, а потом подтянул колготки. Веро смущенно улыбнулась:

— Спасибо, Чарли. Ты такой молодец.

Я положил ее руку себе на шею и повел в спальню. Она тяжело свалилась на кровать. Я включил лампу и раздел Веро до белья. Нежная, бледная кожа бедер, худенькие плечи, по-детски тонкие, хрупкие руки… Отыскав в шкафу старую футболку со «Smashing Pumpkins», я натянул ее на Веро через голову, потом просунул под футболку руки, расстегнул и вытащил бюстгальтер. В широком рукаве была видна левая грудь. Веро заметила, что я смотрю на нее, и подала вперед плечи, чтобы показать больше: груди с темными сосками… плоский, твердый живот. Я привлек ее к себе и увидел, как полыхнули жарким пламенем темные глаза. Наши губы нашли друг друга. Она улыбалась. Горячий рот, кислый запах алкоголя и рвоты. Я отстранился — она упала на постель — и вышел из комнаты.

Потом я сидел на стопке книг у окна, смотрел на пустынную улицу. Пошел дождь, и капли, брошенные на стекло ветром, складывались в изящные серебристые узоры. Генри замычал во сне. В холодильнике нашлась недопитая бутылка белого вина, и я высосал его из горлышка. Было холодно и хорошо. Я прилично набрался и знал, что смогу бодрствовать всю ночь, приглядывать за друзьями, убеждать себя в том, что поцелуй Веро всего лишь дань прошлому, эхо умершей любви. Мимо окна прошла молодая пара. Он держал над головой развернутую газету, она прижималась к нему. На нем было длинное пальто с поясом, на голове — фетровая шляпа. Она перестаралась с макияжем, который уже начал подтекать.