Туве Янссон - Искусство на природе

— Свеа, — сказал мужчина, — угости сторожа колбасой и налей ему стаканчик пива.

Но сторож отказался от угощения, он был неподкупен. Вечер побледнел, перейдя в летнюю ночь, по озеру, скрывая острова, скользил легкий туман. Стволы берез казались еще белее.

— Наверно, нам следует представиться, — сказал мужчина. — Моя фамилия Фагерлюнд.

— Рясянен, — ответил сторож.

Женщина начала собирать вещи, они явно не смели продолжать свою трапезу.

— А это что такое? — спросил сторож и палкой показал на коричневый пакет, лежавший на камне.

Женщина тут же объяснила, что это картина, которую они увидели и купили на выставке, первая приобретенная ими картина, она напечатана на шелке, они хотели отметить покупку.

— Это вас не извиняет, — сказал сторож. — Вообще-то такие картины называют шелкографией. Их печатают сразу много экземпляров, но все равно это считается искусством. А что изображено на вашей картине?

— Она абстрактная, — ответил Фагерлюнд. — Нам кажется, что на ней изображены два стула, повернутые в разные стороны.

Сторож сказал, что он таких стульев не помнит, а женщина объяснила, что картина висела последней справа — два самых обычных кухонных стула на фоне обоев; женщина говорила оживленно — ей явно тоже хотелось принять участие в разговоре.

— Ты ошибаешься, — сказал ее муж, — это складные стулья, такие, которые легко отставить подальше. И вообще они ни при чем, главное в картине — задний план. — Он повернулся к сторожу. — Картина как бы открывается вдаль. Мы видим жизнь за ее пределами. По-моему, фон — это большой город, а вовсе не кухонные обои.

Его жена засмеялась:

— Вечно у тебя какие-то идеи. Конечно, это обои, любой человек тебе это скажет. Не оригинальничай, пожалуйста. На этих стульях сидели люди, они только что ушли, а стулья так и остались повернутыми в разные стороны. Может быть, эти люди поссорились? Как думаешь, могли они поссориться?

— Они просто устали, — сказал Фагерлюнд. — Устали и ушли.

— Может быть, и так, — согласилась жена. — Один из них пошел в бар, что находится за углом.

Сторож выждал минутку и сказал, что такое уж оно есть, искусство. Каждый видит то, что хочет, в этом-то весь и смысл.

— А почему вы не купили какую-нибудь более красивую и понятную картину, например пейзаж?

Они не ответили, жена отвернулась к озеру, вытерла глаза и высморкалась.

— По-моему, вам следует поступить так, — сказал сторож. — Раз произведение искусства можно толковать как угодно и каждый видит в нем что захочет, вы можете не распаковывать эту картину, а повесить на стену пакет. Тогда и ссориться будет не из-за чего.

Он помешал палкой угли, они почти прогорели.

Помолчав, женщина спросила:

— Как вы сказали, повесить пакет?

— Да, с бумагой, с веревкой, вот так целиком и повесьте. Вы должны были видеть у нас на выставке такие картины-пакеты, это теперь модно. Наверно, хотят, чтобы люди гадали, что там внутри, и каждый раз представляли себе что-нибудь новое.

— Вы это серьезно говорите? — спросила женщина, отвернувшись.

— Господин Рясянен шутит, — сказал Фагерлюнд. — Собирайся, Свеа, нам пора.

Она встала и начала поспешно складывать в сумку все, что у них было с собой.

— Подождите, — сказал сторож. — Я не шучу, я говорю серьезно. Мне это только что пришло в голову. Надо картину красиво завернуть и намотать побольше веревки, лески или сапожной дратвы. Главное, побольше. Я видел, как это выглядит. — Он стал рисовать палкой на песке. — Вот так и так, аккуратненько и под стекло.

— Но ведь картина стоит больших денег! — воскликнула женщина. — А такой пакет может сделать и повесить на стенку кто угодно!

— Нет! — возразил сторож. — Не думаю. Ведь тогда в пакете не будет ничего загадочного. — Он обрадовался, даже разволновался, поняв наконец идею запакованных шедевров. — А теперь вам пора домой, — сказал он. — Придется вам перелезть через ограду, я не могу снова идти туда, чтобы отпереть вам ворота.

— Альберт, картину понесешь ты, — сказала женщина, глядя на пакет, словно об него можно было обжечься.

Фагерлюнд поднял пакет, но тут же снова положил на камень.

— Нет, — сказал он. — Давай распакуем ее здесь, прямо сейчас. Пусть господин Рясянен решит, что на ней изображено.

— Не надо! — воскликнула она и расплакалась по-настоящему, она хотела понимать картину по-своему и не хотела, чтобы ей морочили голову.

Сторож промолчал.

— Уже темно, — сказал он наконец. — Ничего не видно.

Он встал и попрощался со своими гостями. Когда они ушли, он снова сел и стал наблюдать за жаровней, а потом медленно побрел между скульптурами, которые теперь, в сумерках летней ночи, казались огромными причудливыми тенями. И все-таки я прав, думал он. Важна тайна, загадка, это очень-очень важно. Он лег у себя в бане, его окружали голые стены. Ему было приятно смотреть на них, и сегодня обычные ночные мысли не мучили его перед сном.