Камилл Бурникель - Темп

Направляясь в номер, она думала застать его за подносом с завтраком; потом подумала, что он проснется, как только она впустит свет через все окна. Однако оказалось, что разбудить его не так-то легко, и поэтому она нашла случай удобным, чтобы, глядя на эту непринужденную, расслабленную и в то же время свидетельствующую о внутренней силе позу спящего, попытаться составить себе представление о его личности, о которой, по правде говоря, она не очень задавалась вопросами. Арам, в свою очередь, тоже не распространялся о себе, в отличие от большинства мужчин, старше сорока, склонных к этому, когда они оказываются рядом с кем-то, кому по возрасту годятся в отцы.

Таким образом, Ретне еще предстояло его открыть, и, вероятно, ничто не дало бы ей более полного представления о личности человека, которого она встретила три дня назад в бассейне и с которым, как ей казалось, она с тех пор не расставалась, чем возможность видеть его задрапированным в сон, словно в мужскую тогу, совершенно не реагирующим на внешние импульсы, находящегося в таком согласии и с самим собой, и со своей легендой, — о которой она не знала абсолютно ничего, — словно он присоединил к индийской короне какую-нибудь неизвестную южную землю.

Что ей в нем нравилось, так это именно его человеческая весомость, его реальность, которая не стремится самоутверждаться с помощью слов. А также сразу бросавшаяся в глаза искренность. Сейчас, глядя на него, она подумала, что так бы мог спать каменолом, пристроившись где-нибудь в углу рабочей площадки, или лудильщик, которого она видела когда-то близ Бантри спящим под повозкой вместе со своими собаками. Этого ей пока было достаточно: в настоящий момент она и не пыталась знать о нем больше. Через каких-нибудь двадцать часов она улетала на Родос, а что касается будущего, если уж суждено иметь будущее, то они посмотрят, и он и она, как все сложится.

Он не повторил имя, обращенное к ней, когда увидел ее сидящей на краю кровати, и лишь сделал знак рукой, принимая и ее присутствие, и этот свет, бесцеремонно льющийся ему в глаза. Эркерное окно вызывало ассоциации с огромным кубом льда, куда солнце проникает одновременно со всех сторон.

— Ты остаешься! — сказал он. — Будем вместе. Она объяснила, что группа, которой она занимается, перенесла свой отъезд на конец дня, чтобы совершить не состоявшуюся из-за плохой погоды экскурсию. В связи с их поздним возвращением вчера из Лозанны поездка намечена на двенадцать дня. А пока в их распоряжении больше двух часов.

— Брось ты их и попроси тебя заменить.

— Кем? Нет никого свободного. Да и что бы они подумали, там, внизу?..

— Ты позволишь…

Арам соскочил обеими ногами на ковер, коснулся мимоходом ее щеки и через несколько секунд вернулся опоясанный банным полотенцем. Просто поразительно, что они совсем не стеснялись друг друга, словно долгая совместная жизнь уже сделала привычными любые ситуации.

— Пообедаем вместе. Заказывай, — кивнул он головой на телефон.

— Я же тебе сказала, что в двенадцать уезжаю с группой.

— Что же, пообедаем в одиннадцать часов. И поужинаем сегодня вместе.

— Это невозможно. За мной должен заехать Шинкер. Самолет на Афины завтра улетает довольно рано. Мы переночуем у его родителей в Женеве. Я смогу расположиться в комнате его брата, того самого, что женился на этой неделе.

— Но ты можешь присоединиться к нему потом. Мы вместе спокойно поужинаем, а потом я отвезу тебя в Женеву на машине.

— Конечно, можно бы и так. Но только я не знаю этих Шинкеров и поэтому не могу приехать к ним когда вздумается. Мне жаль. Но я вернусь рано. Быть может, около четырех. Я тебе обещаю.

У нее был ответ на все, и очевидно, что логика была на ее стороне. Он пожал плечами.

— Я иду в ванную. Ты в это время закажешь, — сказал он.

— Нет, закажи сам. А то — что я делаю в номере у клиента отеля?

Он чуть было не ответил, что он не клиент, но поскольку она произнесла свою фразу смеясь, он подумал, что ей, очевидно, все-таки известно, что он занимает несколько исключительное положение в иерархии ласнеровских отелей. И, быстро согласовав с ней меню, он сделал заказ и назначил час, когда обед должен быть подан. «Поставь пластинку или включи радио».

Теперь голос Арама доносился до Ретны из ванной, и она подумала, что он фальшивит, как большинство мужчин, которые поют во время бритья. Она стала смотреть, какие пластинки стоят под проигрывателем: никаких новинок. Имя Буди Гатри привлекло ее внимание, и она начала читать текст на конверте. Там было написано, что Гатри постоянно ездит из одного конца Америки в другой и поет для рабочих, фермеров, шахтеров, моряков, ковбоев… Вся его жизнь — долгий занос на обочины дороги. Жизнь, съеденная пространством.

Она прислушалась:

From the Redwood Forest to the Gulf Stream Waters This land was made for you and me. [68] От редвудского леса до вод Гольфстрима. Эта земля была создана для нас с тобой (англ.).

Где ты жила в Канаде? — крикнул Арам из глубины ванной комнаты, хотя заранее знал, что она ответит: в Саскачеване; в действительности ему просто хотелось услышать ее голос, подобно тому как мальчишкой он говорил Грете: «Расскажи, расскажи» — не ради историй, которые у той могли быть припасены, а единственно для того, чтобы ее слышать, чтобы смотреть, как слова сходят с ее губ. Этот свет, разлитый по комнате, это пространство, вновь заселенное голосом, который, казалось, устранял бег времени, — разве мог бы день начинаться лучше! К сожалению, они проведут его не вместе; ни тот ни другой ничего не могли здесь поделать. Звонок телефонного аппарата заставил его вздрогнуть: мысль, что на проводе Дория, несколько встревожила. Подобного варианта, способного сильно испортить это безмятежное утро, он не предусмотрел. К счастью, звонила не она: ему сообщали, что он забыл заказать напитки, и спрашивали, чего бы он хотел. Шампанского, конечно!

Однако этот звонок, о котором он вначале подумал, что он от Дории, странным образом воскресил у него в памяти их ночную беседу. Имя итальянского режиссера… этого Карминати, который вбил себе в голову сделать про него фильм. А главное — он вспомнил о том, что Дория сказала ему, будто в пятницу, то есть через два дня, будет в Монтрё. Как это он мог отнестись легкомысленно к подобной угрозе? Ему предстоит упорная борьба, чтобы заставить их отказаться от этого невероятного проекта. Что они будут упорствовать, он предполагал уже сейчас. Удастся ли ему их разубедить? Он подошел к шкафу и взял оттуда брюки и белый пиджак из трико. Когда он подошел и сел рядом с Ретной, которая в застекленной клетке подставляла запрокинутую голову солнечным лучам, неприятный осадок у него на душе еще не исчез.

— Что-нибудь не так? — спросила она. Он сказал: