Камилл Бурникель - Селинунт, или Покои императора

Они вместе вышли из Фонда. Сандра раскрыла забавный зонтик из больших прозрачных лепестков, похожий на один из тех цветков, что расцветают в укромных уголках ботанического сада один раз в столетие, но Жеро отказался под ним укрыться.

И тотчас они пошли тем самым шагом, как в конце своих ночных вылазок, когда утро должно было их разлучить, а внезапная усталость или чувство сожаления, оттого что им не доведется вместе смотреть с близлежащих холмов как летают дрозды над кустами навстречу охотничьим выстрелам, замедляло их возвращение в замок.

В первый раз их спутником был дождь. Возможно, их разделяли целые миры, фантастические процессы, которые растянутся на несколько десятилетий, но они не могли удержаться от того, чтобы не вглядываться друг в друга, узнавая знакомые черты. Он по-прежнему был выше ее на голову. Несмотря на длинный плащ с широкими отворотами, доходивший Сандре до пят, полы которого взлетали при ходьбе, ее фигурка осталась прежней, словно едва сдерживающей нетерпение. Они шли без всякой цели. Мысль о том, что она может бросить его здесь, сказать, что ее ждут, даже не приходила ему в голову. Им предстояло сыграть эту партию — может быть, друг против друга, жестоко и беспощадно, но, во всяком случае, вместе. Эта уверенность странным образом сдерживала его. А еще согласие между ними, обнаружившееся благодаря ходьбе, движению, выявившее некий параллелизм, взаимозависимость, а также желание обладать другим и не дать ему ускользнуть. Они два сообщника, это так, но у них старые счеты, и они не торопятся их сводить.

Правда, странно было видеть ее такой — ее, гордую дочь знаменитого отца, которая, чтобы добиться своей цели, придумала столь экстравагантную комбинацию. Необычная шляпа с высокой тульей и широкими полями из той же непромокаемой и блестящей материи, что и накидка, лихо загнута справа, что придавало Сандре, несмотря на густые локоны, скрывавшие часть лица, вид берсальера, [89] Солдат-пехотинец в Италии. храброго капитана. Жеро не мог удержаться от мысли о девушках, переодевающихся мужчинами, без которых не обходится ни один плутовской роман: в определенный момент кончик шпаги рассекает камзол, обнажая прелестную крепкую грудь. Мужской костюм лишь вкрадчиво подчеркивал ее женственную натуру, никого не вводя в заблуждение. И поскольку современной моде было так угодно, Жеро, по контрасту с ее несколько воинственным обликом, достались длинные волосы, амулеты и прочие причудливые аксессуары — признак не столько затянувшегося отрочества, сколько нежелания идти в ногу с веком.

Каким он ей теперь показался? Осунувшимся от усталости после своего стремительного путешествия, или напротив, с более четкими чертами лица, словно заново вылепленными благодаря желанию больше узнать о самом себе, понять, что он делает в этом мире и почему он здесь одновременно так бесполезен и так необходим?

Но, наверное, он один задавался такими вопросами, пока они всё шли по этим улочкам, одним махом перелетали через горбатые мостики, брели вдоль каналов, в которых тяжелые баржи, нагруженные строительным мусором, ящиками и коробками, мешали отражаться обветшалым фасадам.

Что творилось сейчас у нее в голове? Он никогда раньше об этом не задумывался, когда прижимал ее к себе, не замечая, что его победа затягивает его в приключение, из которого ему никогда не выбраться, которого никогда не забыть. Задумывался ли он об этом, когда старые стены окружали их своей тишиной, а он, вдруг перестав ощущать себя господином, хозяином этого наслаждения, и готовясь сменить его на сон, а затем на слова (на уготованный ему рой слов, позволявший ждать Сандру до самого вечера), он чувствовал, как в нем нарастает тоска, как пробуждается уснувшее было в покое мускулов старое вековое страдание? Какие знамения были в запасе у странного счастья, которое устанавливало между ними и реальностью такое расстояние, оставляло без разрешения тягучую тревогу? Испытывала ли Сандра, спавшая рядом с ним, ту же тоску? Скоро ему придется ее разбудить. Нарождающееся утро разрывало мрак на лоскуты с белесыми потеками рассвета. Осень медленно просачивалась прямо к ним. Серая песнь, долгий дрожащий зов — возможно, какого-нибудь фабричного гудка — задувал последние свечки на древе ночи. Каким хрупким, непрочным, незнакомым казалось ему все вокруг! А у него на плече — сонная жалоба ребенка, измученного долгой ходьбой…

Теперь, казалось Жеро, он знает, что скрывается под этим лбом, в глубине этих глаз, умевших выразить все, кроме простодушия и удивления (сейчас Сандра выглядела удивленной не больше, чем если бы ходила встречать его на вокзал): спланированное упорство, направленное на достижение единственной цели, а еще надлом системы, какая-то аллергия на реальность, скрывавшая от нее последствия ее действий.

Огромная стена, которая могла быть стеной бывшего арсенала, а за ней — крошечный садик, скорее, мощеный плитами дворик с прямоугольным водоемом в центре. Спустилась ночь. Жеро увидел дом, оштукатуренный в охряной цвет и построенный словно внутри цистерны, таким он казался маленьким, стиснутым своими стенами. Жеро постоял немного возле бассейна, пока не зажглись окна — всего четыре, по два на этаж.

Странно, что Сандра не подыскала себе что-нибудь побольше, лучше подходящее для жизни, которую, надо полагать, она вела, — светской и наверняка бурной. Бедный, а главное, заброшенный квартал — пока они шли, он поглядывал по сторонам и думал, куда же они в конце концов придут, — во всяком случае, окраина. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь бывал здесь. Глухие стены, склады, часто полуразрушенные. Что за фантазия со стороны девушки, которая может позволить себе снять на год номер в центральном отеле, проводит весь день в образцовом музее, посреди всех этих богатств. Он слышал, как она ходит по дому, и время от времени видел ее в каком-нибудь окне. Она не пригласила его войти. Возможно, он предпочитает мокнуть и дальше, чтобы ничем не стеснять своих мыслей. Но он сейчас ни о чем не думал, даже о том, что должен был быть сейчас в Местре и даже уже ехать в Милан. Непредсказуемость в конце концов стало для него привычкой. Он тоже не удивлялся тому, что находится здесь. Слушал шум баржи, заквохтавшей вдруг так близко, будто рядом набережная, но вода, стекавшая по его лицу, перебивала запах лагуны.

Наконец он вошел. Белые стены. Яркий свет. Хворост горит в камине. Современно, голо — это первое, что пришло ему на ум. Сандра сидит по-турецки на ворсистом ковре — в этой комнате хорошо заниматься йогой, подумал он, но без иронии, — на ногах колготки, сверху — огромный свитер в рубчик, наверное, из зимне-спортивного гардероба (время от времени она наверняка выбирается в Альпы). Она протянула руки к огню — такой жест он видит впервые. Если не считать нескольких подушек, низкого столика, проигрывателя и пластинок, разбросанных по ковру, в комнате ничего нет. Только пергаментный абажур и тень Сандры, пляшущая за ее спиной.