Франсуа Каванна - Сердце не камень

Что бы ни произошло потом, ни одно из наших мгновений не будет драгоценнее этой минуты. Само напряжение любви сконцентрировано в этом невероятном моменте, когда ты решился, а она согласилась, когда ты узнал наконец, что тебя ждали так же сильно, как ждал ты сам.

Я зашел за ней домой. Она назначила ровно на девять часов и попросила не опаздывать. Для меня это совсем нетрудно, я совсем не спал, это можно было предвидеть. Я решился, решился. И получилось… Короче, все, что себе говорят в таких случаях. Я был так возбужден, что хотел поведать обо всем Женевьеве, но она вернулась очень поздно, уже но­чью, и принесла что-то, пронзительно мяукающее в два голоса, а она отвечала с такой любовью, что я не посмел нарушить церемонию усыновления. Два брошенных котенка — это не совпадало с моей темой. Поэтому о своем счастье я рассказывал сам себе.

Старинный дом скромного-стиля-хорошего-вкуса на относительно спокойной улице квартала дез Эколь. Легко вообразить, что в доме именно такого типа живут один над другим, горизонтальными слоями преподаватели, окруженные полками, прогибающимися под грузом книг. Она как раз вышла, когда я переходил улицу. Можно подумать, что она меня подстерегала у окна. Она сразу же объяснила:

— Мой сын уйдет позже, чем я предполагала: за ним должен зайти приятель. Я думаю, вы не стремитесь обязательно с ним познакомиться?

По правде сказать, я не знал, что ответить. Я совершенно забыл, что у нее есть сын. Она мне сказала "будьте здесь", и я здесь. Ее сын? Ах да, конечно. Почему бы и не поздороваться с ним? Ох, пусть сама решает. Наше приключение принимало довольно пикантный нелегальный оборот.

Она не взяла меня под руку и не проявила видимого желания, что­бы я сделал это. Так что я следовал за ней опустив руки. Она сказала:

— Моя машина стоит там.

У нее есть машина? Что ж, неплохо. Я не задумывался, на чем мы поедем, мне смутно представлялся поезд. Она остановилась перед красно-коралловой малышкой, с пятнами ржавчины там и сям. "Фиат", в общем. Она открывает передо мной дверцу, и вот мы едем.

Усевшись за руль, она становится более раскованной. Она улыбается мне. У меня на физиономии улыбка застыла, как приклеенная. Я в раю и не намерен оттуда спускаться.

Вдруг осознаю, что она мне что-то сказала. Поспешно слетаю со своего седьмого неба:

— Прошу прощенья?

— Я спросила у вас, любите ли вы крутые яйца.

Спуститься из рая, чтобы услышать от прекраснейшего из ангелов вопрос о крутых яйцах, — это здорово сбивает с толку. У меня хватает присутствия духа, чтобы пробормотать:

— Крутые яйца? Люблю ли я их? О, я их боготворю.

Она грозит мне пальцем:

— Оставим Богово Богу. От крутых яиц достаточно быть без ума.

— Тогда я без ума от них. Особенно с большим количеством соли.

— Очень кстати. Я сварила кучу крутых яиц для пикника. Это почти единственное блюдо, которое мне удается.

Я парю. Ничто не сможет испортить моего блаженства, его можно только еще больше разжечь. Я с восторгом восклицаю:

— Прекрасно! Мы объедимся крутыми яйцами… Оказывается, вы задумали пикник?

— Если бы я рассчитывала только на вас…

— То есть… Я думал о маленьком трактире в цветах, со скатертями в клеточку, что-то вроде этого…

Лжец! Я совсем ни о чем таком не думал! В голове у меня было совсем другое. Эта Элоди меня зомбирует.

— Будет намного приятнее на мху. Я вас утешу: есть также ветчина, салат, сыр и яблоки.

— Сыр? И десерт? Это слишком!

— Ходьба по лесу возбуждает аппетит, вы увидите сами. Потому что когда я хожу, то я хожу как следует.

А я, когда она идет, бегу. Какая женщина! О том, чтобы перевести разговор на сентиментальные темы, нет и речи, вообще нет речи о каком- либо разговоре, мои дыхательные органы заняты ловлей кислорода.

Но всему свое время, даже передышке для чемпионок по пешей ходьбе. Наш маршрут привел нас к машине и провизии. Укрывшись одним одеялом, так как погода не очень теплая, мы перекусываем, запивая сидром. Движение нарисовало, как сказал бы поэт, розы на ее щеках. Ветерок играет ее челкой. Это очень красиво. Я люблю ее. Я говорю ей это. Это получилось само собой в то время, как она грызла яблоко своими красивыми белыми зубами.

Да, я это сказал. Вот так — гоп! — "Элоди, я вас люблю". А что теперь? Я все испортил, нет сомнений. Я слишком поспешил, настоящее животное. Но зачем же она до такой степени прелестна? Она не говорит ничего. Продолжает грызть яблоко. Только она делает это, прижавшись ко мне, ее щека покоится на моей груди и поди узнай, как это случилось, но моя рука обнимает ее за плечи.

Ну и вот. Огромный лес окружает нас со всех сторон, мы как два птенчика в гнезде, ее грудь в моей ладони пульсирует в такт с ее сердцем и невпопад с моим. Я не смею двинуться. Это может убить очарование мгновенья.

Она держит огрызок яблока за хвостик и раскачивает его. Я не знаю, что выражают ее глаза, я вижу ее сверху, мой горизонт ограничен большим помпоном ее шерстяной шапочки. Она выбрасывает огрызок, откидывает голову, ее глаза передо мной, ее рот тоже.

Она говорит "Нет, не здесь." Я говорю:

— У вас?

— А мой сын?

Мы еще погуляли, но как влюбленные на этот раз. Молча. Задумчиво. И это было чудесно. Она озябла, захотела согреться в машине. Вечер подкрался тихо. Она говорит:

— Давайте пообедаем.

— Маленький трактир со скатертями в клеточку?

Она смеется:

— И со свечами на столах!

Он существует, этот маленький трактир. Он ждал нас в деревне на опушке леса. Под старину, старая медь и настоящие, даже слишком, стро­пила под потолком, но как раз это нас и восхищает: крестьянский стиль для босса с секретаршей на выходных. Мы не босс с секретаршей, мы упиваемся вторым классом с утонченным удовольствием развитых существ.

Устраиваемся в уголке. Здесь действительно имеются в наличии скатерть в красно-белую клеточку и свеча в стеклянном подсвечнике в виде тюльпана. Мы едим что-то, мы смотрим друг на друга, смеемся по пустякам, мы думаем о том, что скоро произойдет.

Я мужчина и должен все организовать. Поднимаюсь, чтобы уплатить по счету у стойки. Спрашиваю у хозяйки:

— Мы не собираемся возвращаться в Париж до завтра. У вас найдется комната?

— Конечно. Сегодня у нас спокойно. Обычно здесь останавливаются коммивояжеры. Можно сказать, что дела у них сейчас идут не очень хорошо. На втором этаже, шестой номер. Что дамы-господа будут на завтрак?

Я отвечаю наугад: "Два кофе". Я боялся сообщнического взгляда, сальной улыбки. Но нет. Это женщина не замечает порока. Для нее мы — господин из Парижа и его дама, приехавшие подышать свежим воздухом. Она зовет:

— Жанетта!

Прибегает маленькая круглощекая служанка, которая обслуживала наш столик.