Игорь Афанасьев - PHANTOM@LOVE.COM (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Мальчишкам хватало и других неприятностей в жизни.

Фильку подмывало рассказать всем и похвастаться, что это он, Филя, дал отпор подонку, но он знал, что никто не поверит, и придётся доказывать истину кулаками.

И он промолчал.

А трофейный штык — нож отдал толстому Вовке.

Подальше от греха.

Дни складывались в недели, недели — в месяцы, и Филимон всё отчётливее понимал необратимость перемен, случившихся в его судьбе.

Нельзя сказать, что все эти изменения нравились ему, но он спокойно принимал новый круг знакомств, ограниченный уровнем знания, а точнее — не знания чужого языка. Он не строил наполеоновских планов покорения новой страны и старался поменьше думать о прошлом. Телевидение подарило ему иллюзию прежнего публичного внимания и суррогат творческой жизни, но он не роптал, понимая, что каждый платит Судьбе дань за более-менее гладкие ее повороты.

Его воспоминания о жизни в Америке постепенно превращались в кинокадры старой хроники — одни знакомые лица и важные события покрывались лёгкой дымкой, другие же, наоборот, становились контрастнее, цвета и краски гуще и ярче, — но и те и другие теряли ощущение реальности. Словно всё, что происходило, происходило не с ним, а с кем-то другим, в другой жизни или просто во сне.

Но только здесь, в эмиграции, он сумел ощутить истинные масштабы конфликта с матерью. Это был даже не конфликт, это было её полное равнодушие к судьбе сына. Войдя однажды в голливудскую мясорубку, она вычеркнула из своей жизни всё, что могло помешать её карьере. Сыну перепадали деньги на жизнь, подарки на Рождество да свидания на пару часов два-три раза в году.

Фил рос у бабушки. Именно она создала вокруг него радостный и увлекательный мир сказок, книг и музыки. Бабушке Анне удалось сохранить в его памяти основы родного языка, и ему открылся мир русской культуры, мало понимаемый его друзьями и знакомыми. Бабушка же стала его другом и советчиком, когда он, по семейной традиции, ринулся в закулисье театра и стал делать на этом пути значительные успехи.

Мать лишь однажды побывала на его театральной премьере, порекомендовала ему найти хорошего агента и уделять больше времени кино.

Кипучая театральная жизнь, увлечения, любовь, женитьба — все атрибуты жизни взрослого молодого человека заполнили пустующую нишу материнского внимания, но теперь, вспоминая это время, Фил с удивлением обнаружил, что в каждой женщине, в которых он влюблялся бесконечно и успешно, он боялся отыскать черты матери. Он и с женой разошёлся потому, что она упорно отказывалась рожать ребёнка и в своих рассуждениях о ценностях жизни повторяла слова матери почти слово в слово.

У Фрейда он нашёл толкования всевозможных комплексов, которые формируют или деформируют личность человека, но примеряя на себя любой из них, Фил чувствовал, что не вписывается в рамки трагических предсказаний старого психопата. Вопреки прогнозам Фрейда он был открыт и лёгок в общении с людьми, умел радоваться и работе, и жизни, умел дружить и часто брал на себя роль лидера в любом начинании. Он слыл неисправимым оптимистом, и верил в счастливую звезду и когда его ближайшие друзья стали спешно покидать Америку, он просто не мог поверить, что пока он переживал на сцене трагедии исторических персонажей его страна пережила собственную историческую трагедию.

Имперский синдром погубил не одну великую нацию. В ощущении пресыщенности и безнаказанности скончалась Римская империя, в страшной агонии войны закончили свои дни империи Французская, Австро- венгерская и Российская; бесчисленными трупами устелила свой путь к могиле, но наиболее бесславно развалилась империя Советская. Словно по эстафете имперский дух перекочевал в Америку ещё в ХХ веке, а в веке ХХ1 чувство полной непогрешимости и избранности накрыло государственные и деловые структуры страны волной самоуверенной глупости.

Балдея от своих невероятных экономических успехов и осознавая себя единственной супердержавой мира, Америка повторила ошибку и рабовладельческого Рима и коммунистической России: она прозевала собственное саморазрушение. В начале этого процесса вялую и самодостаточную англосаксонскую часть американцев подвинули на всех позициях горячие испаноязычные потоки, а потом накрыл океан восточной экспансии.

Этот шквал прозевали все: англосаксы — по причине дряхлости крови, испанцы — из-за неисправимой самоуверенности, евреи — по привычке обнаруживать все свои неприятности в последний момент. С афроамериканцами злую шутку сыграл их комплекс рабства, их непреодолимая жажда реванша. Они настолько упорно сражались с белыми потомками рабовладельцев, отвоёвывая у них права и позиции, что не заметили, как оказались в новом меньшинстве, при новых этнических лидерах.

Китайский тигр и индийский слон пировали на американских просторах.

Традиционно хорошо организованные и усидчивые китайцы прибрали к рукам органы федерального управления, производство, военную промышленность. Индусы вытеснили всех противников из сферы программирования, торговли и биржевых операций.

У испанцев остались во владении поп-музыка и футбол.

У афроамериканцев — рэп и баскетбол.

У всех остальных — хоккей с шайбой.

И начался Исход.

Западная Европа всячески отпихивались от эмиграции из Америки. Раздираемая на части губернскими распрями Россия была мало привлекательным местом для жизни, — и тогда свои двери для эмигрантов распахнула Украина.

Ко всем социальным и экономическим проблемам, которые пережила в конце двадцатого века Восточная Европа, две страны, Белоруссия и Украина, получили особенно тяжёлое наследство Чернобыльской катастрофы. Реальная гибель значительной части сильных и здоровых мужчин, тяжелые проблемы со здоровьем у многих женщин и детей, высокая смертность и низкая рождаемость привели к катастрофическому сокращению населения.

Каждая из стран выбрала оригинальный путь спасения нации и государства. Белоруссия быстренько влилась в союз с Россией и взвалила на плечи старшего брата все свои проблемы, Украина попыталась привлечь к себе внимание недовольных жизнью американцев.

Живительный поток американской эмиграции дал приток новой энергии, рабочих рук и мозгов. С ними же в украинскую экономику влились и немалые финансовые ручейки — из Америки бежали состоятельные люди.

Официально эмиграция считалась «воссоединением с исторической родиной» и финансировалась мощными еврейскими финансовыми кругами, но в эту щель ринулись все, кого не устраивала перспектива смены западной культурной ориентации на восточную.

Протиснулся в это игольное ушко и Филимон.