Игорь Афанасьев - PHANTOM@LOVE.COM (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Вместо дорогой «Орбиты», он стал курить «Приму», отпускал сальные шуточки в адрес поварих на кухне и матерился с зав. складом столь изощренно, что вызывал у старших товарищей неподдельное удивление.

Правда, вместо водки он просил налить винца, что однако, так же как и других, держало его в состоянии постоянной радостной эйфории. В этом состоянии было значительно легче принимать на плечи мешок сахара или замороженную коровью тушу, да и синяки и ссадины на руках меньше чувствовались.

Приходя домой, Филипп старался сразу увалиться спать, чтобы не бросалось в глаза его хмельное состояние. После первой зарплаты он отправился с мужиками в буфет, и они солидно посидели. Филипп только помнил, что его посадили в такси, затем в его памяти наступил черный провал и дальнейшая информация о жизни зафиксировалась с момента, когда он подошел к дверям своей квартиры. Усилием воли он собрался и умудрился проскочить к кровати мимо родни, не привлекая особого внимания к своему состоянию.

Неивестно чем бы это все закончилось для молодого организма, если бы не шестьдесят бутылок «Жигулевского».

Лихо освоив способы и приемы погрузки разных тяжестей, Филипп наловчился таскать на корабли по три ящика пива или воды в одну ходку.

В тот день работы было очень много и, соответственно, в кармане у Фила уже валялись скомканные рубли, а в голове шумели волны портвейна белого. Загрузить нужно было речной трамвайчик, пришвартовавшийся не к причалу, а к борту корабля, уже стоящего у стенки. Привычно крякнув и подхватив за железные прутья ящики, Филипп лихо пересек палубу и шагнул на шаткий трап, ведущий на трамвайчик. Причин для потрери равновесия у него было уже предостаточно, и когда его повело к краю трапа, то он успел только услышать громкий крик вахтенного матроса: — Бросай!

Как он не свалился в узкое пространство между двумя бортами, известно только Богу. Но три ящика пива «Жигулевского» канули в волны Днепра без всякой надежды быть извлеченными оттуда нынешним поколением. Возможно, потомки-археологи, раскапывая следы нашей цивилизации, найдут на дне великой реки сосуды с удивительной жидкостью, которая сохранит свои вкусовые качества под толстым слоем ила и мазута в холодной глубине Днепра.

Утаить случившееся удалось лишь частично — капитан судна немедленно настучал о случившемся директору ресторана. Мужики сказали шефу, что пацан уронил только один ящик, а за два других положили деньги в кассу. Но директор оказался неумолим и перевел Филиппа в кондитерский цех, от греха подальше.

Работа в кондитерском была малодоходной, но имела ряд других преимуществ. Он был единственным подсобным рабочим на весь цех. Во- первых, тут не наливали в таком количестве, как на погрузке, а если и наливали, то не дешевого портвешка, а благородного «ликеру или коньяку», не попавшего по назначению в состав заказных тортов. Во-вторых, в цеху работали две пожилых толстых тетки и три пышных молодицы. Филипп обратил внимание, что ни у тех, ни у других он не вызывает сыновьих или братских чувств. Теперь уже он находился под постоянным грузом намеков, сальных шуточек и предложений со стороны сладких женщин, что приводило его в некоторую растерянность, так как он не мог понять окончательно, смеются над ним или ожидают решительных действий. Особо смущала его крутозадая Ольга, которая несколько раз улавливала момент, когда он нес в руках лотки с пирожными, и на глазах у подруг серьезнейшим тоном провозглашала:

— А чегой-то ты пирожное в штаны засунул?

При этом она проводила у Филиппа рукою между ног и тут же провозглашала:

— Ой! Ошиблась! Он целый рулет с лимончиком заховал!

Филипп мгновенно покрывался красной краской и испариной, пытался отпустить не менее едкую шутку в ответ, но бесстыдные действия Ольги приводили его организм в состояние мгновенного зажима, и он ничего толком не мог ответить. Кондитерши хохотали до изнеможения и работали с удвоенной энергией, а после смены нагружали сумку Филиппа сливочным маслом, мукой и сгущенным молоком.

Вероятно здесь бы, в царстве сладости, и решился бы вскоре вопрос сладострастных наслаждений, о котором они с другом Сашкой так часто задумывались поглядывая, жадными глазами на женщин, но события повернулись еще в одном направлении.

Филипп решил уехать.

Совершенно неожиданно и случайно.

Как-то раз к нему подошел парнишка лет двадцати, представился Олегом и попросил купить в буфете бутылку вина. В магазине в такую рань еще не продавали. Фил помог страждущему, а тот предложил составить ему компанию. Они разговорились за первой бутылкой, а за второй — ветер странствий призывно зашумел в голове у Филиппа.

Олег шастал по стране, работая в различного рода шабашках: то коровники строил, то дороги. Деньгами он сорил направо и налево, угощал всех подряд и производил впечатление невероятно свободного и счастливого человека.

Филипп снял с себя форменный синий халат и уже через час стоял в помещении некоего строительного управления, где кроме него и Олега собралось еще человек пять разнокалиберных мужиков. Здоровенный прораб в резиновых сапогах мельком глянул на собравшихся, и еще небрежнее на паспорта, и дал короткую информацию:

— Машина завтра, в шесть утра. Кто хочет, может добираться до Шполы на автобусе. Работаете с понедельника. Паспорта верну после расчета. Аванса не будет. Пропьете.

Последняя часть речи огорчила присутствующих, но возразить угрюмому прорабу никто не рискнул.

Дома же состоялся очередной скандал, который только укрепил уверенность Фили в правильности принятого решения. Отец удержался от монолога Тараса Бульбы и следовавших за текстом действий исключительно под давлением трех женских голосов. Бабушка причитала, жена бурчала, маленькая дочка плакала — отец безнадежно махнул рукой и коротко напутствовал блудного сына:

— Катись!

Утро выдалось дождливым. Рассвет прятался за тучами и Филипп в полной темноте шарил по комнате, собирая в рюкзак последние мелочи. В доме стояла полная тишина, и каждое его неловкое движение вызывало чудовищный шум. Наконец, он собрал в рюкзак все прибамбасы путешественника: перочинный нож, фонарик, зажигалку. Туда же он засунул и кулек с провизией на дорогу, который бабушка приготовила еще с вечера, затем выпил стакан чая, подхватил под мышку боевую семиструнку и шагнул за порог.

Радовало то, что удалось уйти без утренних нотаций, хотя где-то в глубине души точила мыслишка:

— Вот так. И никто даже не проснулся.

Обернув гитару в большую целофановую простыню, он переступил через лужу у крыльца парадного подъезда и автоматически поднял глаза на окна квартиры на втором этаже.