Игорь Афанасьев - PHANTOM@LOVE.COM (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Анжелка взяла ножницы и, как могла, укоротила неуставную прическу мужа. Обмундирование было маловато, сапоги издавали невероятный скрип и смрад, и Филимону казалось, что сейчас его вызовут на сцену к началу какого-то спектакля о войне. Но его вытолкали не на сцену, а к совершенно реальному кузову грузовика, и только здесь он прижал к себе мокрое от слез и снега лицо Анжелки и тихо но внятно произнес:

— Мне кажется, что я только сейчас начинаю понимать, как я тебя люблю. И знаешь почему?

— Не знаю, — шмыгнула носом жена.

— Потому что я тебя жутко ревную! — сделал страшные глаза Филимон и рассмеялся. — Смотри, мне выдадут в армии автомат, и я перестреляю всех твоих театральных ухажеров!

— Дурак, — улыбнулась Анжелка, — на всех у тебя патронов не хватит.

Ее поцелуй долго не сходил с его окоченевших губ, хотя все тело превратилось в подобие ледышки уже через полчаса езды. За городом ветер усилился, и Филимон вынужден был скрючиться в углу кузова, где его все равно доставал пронзительный холод. Когда машина подъехала к расположению учебного центра, то Филимон подумал про себя, что может быть и погорячился с приступом фатализма. Он спрыгнул в небольшой сугроб и долго не мог распрямиться, чтобы последовать в спасительную дверь штаба. Но прапорщику было тоже прохладно, и он пинками затолкал Филимона в теплое помещение.

Первое, что увидел перед собой Филимон, это здоровенную красную рожу, под ушами у которой поблескивали капитанские звезды.

— Это что за таракан? — грозно спросила морда у прапорщика. — Почему усы не сбрил? Усы рядовым положены только в козацких сотнях!

— Артист, — пан капитан, — доложил прапор и развел руками, — кому только в голову взбрело.

— О, точно! — вдруг осклабился капитан. — Я же тебя по телевизору видел!

Его облик изменился, и перед Филимоном уже было совершенно нормальное удивленное лицо крупного мужика в военной форме.

— Рад стараться, пан капитан! — брякнул Филимон и сделал вид, что стал смирно.

— Ось, — одобрительно поднял брови капитан, — уже и службу уважает. Ну что ж, Голобородько, веди его к Нетруненко, в первый батальон. Пусть его там сразу побреют!

— Разрешите обратиться, пан капитан, — вежливо кашлянул Филимон.

— А Устава и не знаешь! — буркнул капитан. — Ну, ничего, научим. Что еще? Говори пока по-цивильному, еще нарапортуешься.

— Спасибо, — расслабился Филипп, — если можно сохранить мою растительность, то прошу вас разрешить это сделать. Знаете, уже все зрители привыкли к определенному имиджу, да и я себя другим не представляю.

Капитан строго повел бровями:

— К чему привыкли?

— К имиджу, — повторил Филимон, лихорадочно подбирая выражения для ненавязчивого объяснения смысла этого слова, — к привычному виду и поведению.

— А мы вот как сделаем! — грозно хрюкнул капитан. — У нас тут свои «имижи». Завтра утром зачет по стрельбе: если отстреляешь на «хорошо» — усы оставлю, если «плохо» — сбрею левый ус, и будешь так десять дней гулять! А, Голобородько? Запомни, таракан, это сказал капитан Дуб!

Прапорщик рассмеялся подхалимским раскатиком и погнал Филимона в казарму.

Время было позднее, и в огромном сарае стоял громкий и дружный храп. Дневальный принял Филимона от прапорщика и доложил о новом рекруте в маленькую каморку, отделенную от общего помещения. Оттуда выглянуло лицо молодого лейтенантика, и он поманил Филимона пальцем. — Присаживайтесь, — совсем не по-военному предложил он Филимону, и тот растерянно примостился на расшатанном стуле рядом с небольшим столом, на котором он успел увидеть папку с собственным именем и фамилией. Лейтенант перехватил его взгляд и кивнул головой:

— Ага, вот изучаю ваше личное дело и думаю, как вас угораздило сюда попасть. Неужели театр не мог дать вам бронь?

— Может, и мог, — пожал плечами Филипп, — да только я этого не знал. Я, вообще, плохо знаю законы. Я и в родных американских не мог разобраться, а ваши — еще сложнее понять.

— Это уж точно! — рассмеялся лейтенант. — Меня зовут Владимир, и можете так меня и величать, не при других, естественно. Я выпускник юридического факультета университета и командую взводом тоже не по собственному желанию! Переподготовка.

Они еще долго беседовали о разном, словно два старых приятеля. Владимир был на пять лет младше Филимона, не говоря уже о том, что в этой жизни никуда еще дальше Киева не ездил, и всю жизнь провел в трудных попытках уложить в голове и привести в соответствие с человеческой логикой законы родной страны. Занятие это, в любом государстве трудное, в Украине отличалось особой сложностью, так как любой закон должен был быть обязательно отличным от законов России либо по сути, либо по витиеватой формулировке. Это считалось незыблемым правилом для законотворцев независимой Украины и приводило иногда к непредсказуемо сложным последствиям. Так, например, большого труда стоило трезвым людям в парламенте отменить законопроект о переводе украинского транспорта на правостороннее размещение руля, что, по мнению авторов законопроекта, должно было укрепить позиции национального потребителя и подчеркнуть еще раз независимость Украины от восточного соседа. Зато никаким депутатам не удалось сдержать военно-промышленное лобби, которое настояло на создании Украинского Северного флота, который по мнению военных стратегов должен был компенсировать присутствие Российского Флота в Черном море. Россия недоуменно развела руками и согласилась предоставить базу Североморска в обмен на базу в Севастополе. На Николаевских верфях были заложены три огромных ракетоносца, один был даже спущен на воду и добрался до места приписки. Но расходы на строительство и содержание Северного Флота были таковыми, что даже образ врага стал менее отчетливым, и следующий ракетоносец был продан активно вооружающимся индусам. Этот поступок Украины вызвал негативную реакцию Китая, и восстановить добрые отношения с мировой империей удалось, лишь пообещав недорого продать им последний корабль украинского производства.

Владимир был милым собеседником, и Филимон узнал много веселых и грустных примеров человеческой глупости, свойственной некоторым политикам. Они выпили горячего чаю, Филимон согрелся, и его явно клонило ко сну. Владимир извинился за бессердечность и сказал, что все будет в порядке, а сейчас пора спать.

Филимон вышел из каморки и двинулся по проходу между двухэтажными нарами, высматривая свободное местечко. Таковое оказалось на первом этаже, под здоровенным детиной, благостно почмокивавшим губами во сне. Кое-как разобравшись с тонким одеялом, Филимон вытянулся на жестком лежбище и рухнул в сон.