Теа Обрехт - Жена тигра

Затем он подсчитал нанесенные ей увечья: коленная чашечка раздроблена, с головы местами снят скальп, кожа изрезана осколками кухонной посуды, некоторые из них так и застряли в окровавленной плоти. К тому же левая рука ее была совершенно изуродована — вся перекручена, вывернута из плечевого сустава. Острый кусок сломанной кости прорвал кожу и торчал чуть повыше запястья. Сперва аптекарю показалось, что три передних зуба у нее выбиты, но, сунув пальцы ей в рот, он отыскал их. От удара они сильно отогнулись к верхнему нёбу, но все же уцелели. С помощью ложки он вернул их в прежнее положение и еще долго потом чувствовал в кончиках своих пальцев влажный хруст, который при этом раздался. Он понимал, что зубы у нее как следует не выправятся, не станут ровными, как прежде, но так она, по крайней мере, их не лишится. Затем аптекарь тщательно стер с лица девушки кровь, перевязал ей голову, вправил те сломанные кости, какие можно было, а на остальные наложил иммобилизующую повязку. Затем он поставил на место выбитую нижнюю челюсть, закрыл рот, подвязал подбородок платком и обмыл ее, точно мертвую. Собственно, она и выглядела настоящей покойницей, лежа в передней горнице на кушетке без движения, почти бездыханная. Прошло целых четыре дня, прежде чем девушка очнулась и открыла наконец уцелевший глаз. Аптекарь каждый день по два раза приходил к Луке, накладывал его жене на лицо и на сломанные ребра ледяные компрессы, чтобы снять боль и опухоль, смазывал целебной мазью страшные порезы на голове. Все это время он почти не сомневался в том, что она не выживет и тихо ускользнет в небытие между его визитами, так что был прямо-таки потрясен, когда глухонемая очнулась и посмотрела на него.

Проходя мимо дома Луки по своим делам, аптекарь в последний раз заглянул туда, осмотрел глухонемую девушку и предупредил ее мужа:

— Учти, если это случится еще раз, я выгоню тебя вон из деревни — да так, что ты будешь бежать отсюда без оглядки!

Он не шутил. В те времена аптекарь пользовался в деревне достаточным авторитетом, чтобы это сделать. Но тут вдруг разразилась странная эпидемия, одного за другим уносившая деревенских детей — Мирику, варившую «суп» из олеандровых листьев, Душана, закадычного дружка моего деда, и так далее. Аптекарь начал долгую и безнадежную битву за жизнь детей, но они все продолжали умирать, иногда прямо у него на руках. После этой эпидемии очередь страждущих у дверей аптеки существенно уменьшилась. Даже постоянные пациенты теперь заходили редко и только для того, чтобы убедиться: они действительно на пути к выздоровлению. Селяне пополняли запас тех трав, которые он им прописал раньше, и уходили. Его власть до эпидемии стала даже выше той, которой располагал священник, последний утешитель людей, посредник в их отношениях с загробным миром. Теперь она вдруг пошатнулась, балансировала буквально на острие ножа. Его и всегда-то считали в деревне чужаком, но в эти дни, не оправдав надежд односельчан, он почувствовал себя крайне неуверенно. Аптекарь решил плюнуть на власть, ускользавшую от него, и сказал себе, что будет защищать эту несчастную девушку во что бы то ни стало. Однако после поражения в борьбе с неведомой эпидемией сдержать это обещание оказалось весьма трудно. Он теперь тратил немалые усилия на то, чтобы восстановить доверие людей и вновь сделать их покорными его требованиям. Но чем дальше, тем яснее аптекарь понимал, что и эти усилия им тоже потрачены напрасно.

Мужчины развели на деревенской площади небольшой костер, от которого ветром вдоль улицы несло черные полотнища дыма. Кое-кто даже отправился через пастбище в лес, к подножию горы, надеясь отыскать стоянку Дариши, его повозку и пожитки, однако все это — как почти все и ожидали — исчезло без следа. Пропал и сам Дариша. Затем группа мужчин двинулась к дому мясника, но у крыльца они остановились и дальше не пошли. Только у Йово хватило смелости заглянуть в окно, но он так толком ничего и не увидел.

Мой дед в насквозь промокших башмаках стоял на крыльце аптеки, смотрел, как с сосулек, нависших над крыльцом, стекает талая вода, слушал тихий ритмичный стук капель по перилам и ветвям деревьев и молчал.

Когда аптекарь открыл дверь, мой дед сумел вымолвить лишь одно слово:

— Пожалуйста!

Он все повторял и повторял его, пока аптекарь не втащил мальчика внутрь, не опустился перед ним на колени и не заставил медленными глотками выпить стакан теплой воды.

Затем он ласково отвел с лица мальчика растрепанные волосы и спросил:

— Что случилось, малыш?

Ступеньки ее крыльца были запорошены снегом. Аптекарь поднялся на него и некоторое время стоял, не решаясь постучаться. В руке он держал бутылку с обычным питьем для будущих матерей — ему часто доводилось готовить такое, смешивая с водой мел и сахар. Сперва аптекарь побарабанил по створке двери пальцами так, чтобы этого легкого стука не услышал никто по ту сторону пастбища. Девушка не ответила. Он лупил в дверь кулаком, пока не вспомнил: да ведь она же глухая! Аптекарь тут же перестал стучать, некоторое время просто стоял на крыльце, чувствуя себя полным дураком, потом попытался сам открыть дверь, и та неожиданно подалась. Он помедлил еще минутку, помня о том, что ружье кузнеца так больше никто и не видел с тех пор, как Лука принес его с собой после той неудачной охоты на тигра. Интересно, по-прежнему ли это ружье находится у нее в доме? Как ему, учитывая подобную опасность, возвестить о своем приходе? Потом он решился, рывком открыл дверь, в последний раз огляделся и шагнул через порог.

Жена тигра сидела на полу возле очага и что-то рисовала пальцем в рассыпанной золе. В очаге ярко горел огонь, освещая ее лицо, но оно было закрыто распущенными волосами. Аптекарь не смог как следует ее рассмотреть, а она даже глаз не подняла, когда он вошел и закрыл за собой дверь. Девушка сидела по-турецки, завернувшись в яркие шелка. Пурпурные, золотые, красные, они ниспадали с ее плеч, струились, как вода, на огромный, нависший живот и босые ноги, скрещенные под ним. Они показались аптекарю худенькими, прямо как у ребенка. Но больше всего его поразило то, что в комнате почти ничего не было: стол, несколько кастрюль и плошек на полке — больше ничего. Ружья он тоже нигде не увидел.

Она все еще его не замечала. Аптекарь совсем не хотел пугать ее своим неожиданным появлением, но все-таки сделал шаг вперед, потом еще один. Тут глухонемая вдруг резко обернулась и увидела его. Он тут же поднял руки, показывая, что безоружен и не желает ей зла.

— Не бойся, — сказал аптекарь, слегка поклонился и коснулся пальцами своих губ и лба.

Прошло уже почти сорок лет с тех пор, как он в последний раз делал это. [12] У последователей ислама этот жест — прикосновение к сердцу, губам и лбу — означает искренность добрых побуждений.