Мари-Лора Пика - Сердце матери

Присутствие мужчины в моей жизни помогало мне пережить отсутствие детей на протяжении нескольких дней. Постепенно визиты Джо стали более редкими. Карим тоже избегал заходить по вечерам слишком часто, желая предоставить нам немного уединения. Мне нравилась эта мысль: насладиться последней любовной историей.

Однажды около четырех часов дня зашел Жиль. Я спала на диване, Андре занимался приготовлением ужина. Жиль не задержался надолго, но видно было, что он ошарашен. Он приходил сообщить, что подал в Организацию по защите прав матери и ребенка просьбу о том, чтобы забирать детей на выходные. Это произошло спустя три дня после слушания нашего дела в суде: должно быть, моя речь подтолкнула его к этому. Никто из детей не испытывал особого желания ехать к нему. Если бы Жюли предоставили выбор, она бы с удовольствием осталась дома. В тех редких случаях, когда отец изъявлял желание взять их к себе на выходные, у Жюли случался приступ астмы. Даже Тибольт, в прошлом несколько раз просившийся к отцу, не был в восторге. Только Матье не проявил недовольства. Напротив, он воскликнул:

— Круто! Я возьму пиратские корабли, чтобы поиграть с папой!

Я попыталась утешить Жюли:

— Знаешь что? Я позвоню Линде, чтобы она навестила тебя, когда вы будете у отца. Так что ты не останешься одна.

Жюли эта мысль показалась гениальной: Линда жила в Бромее и могла приехать к Жилю на велосипеде. В пятницу вечером, в шесть часов, Жиль заехал за нашими тремя старшими детьми, и я напомнила ему, что в воскресенье вечером он должен сразу же отвезти их к приемным родителей.

Линда, как мы и договаривались, приехала к Жюли. Там же был Доминик, брат Жиля, отличавшийся вспыльчивым характером. Линда, не имея в виду ничего плохого, допустила промах, сказав ему:

— Вы похожи на месье из фильма «Веселые и загорелые»!

Она имела в виду актера Жерара Жюньо. Но Доминик не оценил ее комплимент и разозлился:

— Убирайся отсюда, дрянная девчонка!

Обо всем этом Жюли рассказала мне по телефону. Линда вернулась домой в слезах, а моя Жужу провела первую ночь одна. В воскресенье утром она первым делом позвонила подруге и уговорила ее вернуться. Все закончилось хорошо, и до конца выходных я не получала от них известий. На следующий день Жиль должен был отвезти их к Валери и Жану-Марку. В воскресенье днем мне стало совсем нехорошо. Уже второй день я ничего не ела и мучилась от болей в животе. Я то дрожала в ознобе, то сильно потела, была белой, как таблетка морфина, и едва не теряла сознание. Я решила, что умираю. Обеспокоенная Сесилия позвонила Валери, работавшей когда-то в «скорой помощи», в надежде, что та знает, как поступать в подобных случаях, и приедет. Вдвоем они смогли бы уложить меня в постель: у меня не было сил на то, чтобы передвигаться. Валери появилась очень быстро. А потом я, сидя на краешке ванны, услышала стук в дверь. Это были Жюли, Тибольт, Матье и Жиль. Еще не было и пяти вечера, в то время как дети должны были оставаться у отца до половины седьмого, а после он должен был отвезти их к Пинье, а не сюда. Сесилия вышла к ним, прикрыв за собой дверь.

— Жиль, ты должен забрать детей. Им не стоит входить в дом, Мари-Лоре совсем плохо.

Перепуганная Жюли спросила:

— Что с мамой?

— Ей нехорошо. У нее сильная рвота.

Жиль все понял. Перед тем как уехать с детьми, он подал Сесилии бумагу, которую она должна была передать мне. Я слышала, как он сказал:

— Нужны деньги. Здесь указана сумма.

— Позже, Жиль. Я же сказала, что ей плохо.

— Я знаю, но это из Госказначейства. И это срочно.

Сесилия не спешила отдавать бумагу мне и оставила ее на столе в кухне. Я сидела над унитазом, но лучше мне не становилось, и тогда Сесилия и Валери решили позвонить моему врачу. Бедняга Карим! Он как раз собирался поиграть в гольф, но сразу же примчался к нам. Он послушал меня, выписал все необходимое и отправил Сесилию в дежурную аптеку, находившуюся в тридцати километрах. На обратном пути она еще заехала к себе, чтобы взять суп и запеканку: она была решительно настроена покормить меня хоть чем-нибудь. Когда она вернулась, мне стало уже немного лучше, но я все еще была «в отключке». Я приняла лекарства и легла в постель. Чуть позже появился Жиль. Со всеми этими делами я так и не взглянула на принесенную им бумагу. Валери впустила его в дом. Жиль молча смотрел, как я выписываю чек, и даже не спросил, как я себя чувствую. Потом он ушел.

Взбешенная Валери закрыла дверь и просмотрела принесенную им бумагу: речь шла о плате за столовую, которую уже год никто не вносил. Дело дошло аж до Госказначейства, которое требовало оплатить счет в течение недели. Вот почему он так беспокоился! Я была чуть ли не в агонии, а он терзал меня из-за нескольких евро…

Валери вернулась к себе, и я позвонила ей, чтобы узнать, как дети. Она сказала, что получила их в том же состоянии, в каком отпустила. Когда они в пятницу вечером уезжали в Бромей, она была здесь и видела, во что они одеты. В воскресенье вечером на них была та же самая одежда. За два дня они ни разу не приняли душ и даже не меняли белье и носки. Позже, когда я спросила, как прошли выходные у папы, Жюли пожала плечами и сказала:

— У него грязно, кругом пауки… В туалете так воняет, что я ходила в туалет на улицу. В ванной — то же самое, поэтому мы и не принимали душ.

— Тибольт, а что ты скажешь о выходных?

— Нам нечем было заняться. Ужасно скучно!

— Матье, ты поиграл с папой в пиратские корабли?

— Нет, у него не было времени.

— Дети, напоминаю вам, что, вернувшись из поездки в Париж, вы отправитесь к Валери и Жану-Марку. С воскресенья вы будете жить у них. Я буду навещать вас по средам, вы меня — по субботам.

— Мы знаем, мама.

1 февраля дети окончательно переезжали к Пинье, и я две недели подготавливала их к этому. Мое состояние больше не позволяло мне заботиться о них. Я спала дни напролет. По утрам я не могла встать, потому что не слышала будильника. Теперь меня будила Магали: по средам и четвергам она приезжала, чтобы собрать детей. По вечерам я была слишком уставшей, чтобы готовить еду или купать детей. Меня часто рвало. Я не хотела, чтобы дети присутствовали при моей смерти. И предпочитала как можно больше отдыхать, чтобы быть в форме, когда встречусь с ними.

15 января меня вызвали в отделение Организации по защите прав матери и ребенка в Питивье, чтобы подписать окончательные бумаги. Здесь присутствовала мадам Пойак, а также два социальных работника, которые отныне стали референтами детей: один — Жюли и Тибольта, второй — Матье и Марго. Отныне они следили за тем, чтобы у детей все было хорошо, чтобы у них не возникало неприятностей в школе, чтобы они ужились в приемной семье. Мне они нравились: они умело общались с детьми, а дети, в свою очередь, чувствовали себя с ними комфортно. В тот день мы все собрались, чтобы решить последние вопросы. Именно тогда и было решено, что окончательный переезд детей состоится 1 февраля. Начиная с этого дня, мы с Жилем должны были уведомлять Организацию о том, что хотим взять детей к себе, пусть даже на один день. Мы сразу же договорились, что я буду навещать детей у Пинье по средам, а Жюли, Тибольт и Матье будут приходить ко мне по субботам. И то лишь в том случае, если это будет возможно по состоянию моего здоровья. Что касается Жюли, то социальные работники были осведомлены о ее отношении к отцу и заверили, что она не обязана ездить к нему, если не хочет этого. В то же время мадам Пойак пообещала мне, что каждый раз, когда Жиль будет брать детей на выходные, накануне к нему будет приходить домработница, чтобы хоть немного убрать дом в Бромее. В деле не хватало еще одной бумаги — списка людей, которые имеют право встречаться с детьми и время от времени брать их к себе, независимо от того, на какой это будет срок: на полдня, на ночь или на каникулы. Те, кто пожелает взять детей, не могут довольствоваться только разрешением Пинье — им также необходимо будет предупредить Организацию по защите прав матери и ребенка, причем за несколько дней. Все вместе мы составили этот список, в который были внесены: моя сестра Кристелль, Мари-Те — любимая бабушка детей, Яника — ее дочь, Вероник — моя двоюродная сестра, Элизабет — ее сестра, их отец Филипп, который является единственным живым дядей детей, Марсиаль — крестный Тибольта, Франсуаза — сестра Мари-Те и крестная Жюли, Магали, Сесилия, Эвелин и Валери — мои лучшие подруги, Жислен — водитель школьного автобуса, Карим — мой любимый врач, а также Люси — первая жена Доминика и мать Микаэля, двоюродного брата детей. Пока я записывала все эти имена, вместе с фамилиями, адресами и телефонами каждого, Сесилия беседовала с тремя женщинами. Когда разговор зашел о Валери Пинье, Сесилия подчеркнула, что она заботится о детях днем и ночью, как настоящая мать. Я поспешила подтвердить ее слова: