Дуглас Кеннеди - Женщина из Пятого округа

— Я прямо сейчас туда и отправлюсь.

— Ну ладно, чего уж там. Скажете мне, сколько денег вы нашли?

Я замялся.

— Мне просто любопытно…

— Четыре штуки, — сказал я.

Он присвистнул.

— Должно быть, вы очень богаты, раз решили сообщить жене Аднана о такой находке…

— Если бы я был богат, — прервал я его, — я бы вряд ли жил в chambre de bоппе на улице де Паради.

— Это верно, — согласился Камаль. — Ну, тогда вы точно дурак.

Я улыбнулся.

— Круглый дурак!

Вернувшись к себе, я полез под умывальник, отодвинул плитку и достал пластиковый пакет. Потом набил карманы джинсов и кожаной куртки связками денег. Я чувствовал себя настоящим наркодилером! Было около пяти вечера. Сгущались сумерки, и я почти бежал, с ужасом представляя, какой жестокий подарок может преподнести мне судьба в лице первого встречного бродяги, который увидит во мне подходящую жертву и сорвет свой джекпот. Однако ничего такого не произошло. В маленьком офисе «Вестерн Юнион» девушка за стойкой — негритянка с безучастным лицом и глазами, выдававшими ее подозрительность, — молча наблюдала, как я выуживаю из карманов одну за другой связки банкнот. Пересчитав деньги, она сообщила, что стоимость перевода в Анкару составит сто десять евро, и спросила, хочу ли я вычесть эту сумму из четырех тысяч.

Мне бы очень хотелось, но…

— Нет, — сказал я. — Я доплачу сверху.

Покончив с переводом, я вернулся в кафе Камаля и попросил его отправить миссис Пафнук номер, который ей требовалось знать для получения денег. Отправив сообщение, он встал из-за компьютера, прошел к бару и поставил на стойку бутылку виски «Джонни Уокер».

— Давайте выпьем за вашу честность и… за вашу глупость!

В течение часа мы уговорили почти всю бутылку. Давно уже я так не напивался, и ощущение было чертовски приятным. Камаль рассказал, что родился в Стамбуле, но приехал в Париж тридцать лет назад, пятилетним мальчиком.

— Мои родители были легальными иммигрантами, так что никаких проблем с властями. Но вот французская школа в Сен-Дени стала для меня настоящим кошмаром. Я ни слова не знал по-французски. К счастью, как и половина детей в школе. Но все-таки я довольно быстро освоил язык — деваться было некуда. А теперь… теперь у меня французский паспорт.

— Так вы, выходит, француз?

— Я ощущаю себя французом. Но французы по-прежнему видят во мне immigre . [58] Иммигрант. Здесь навсегда остаешься чужаком, если только ты не коренной француз. Это не что в Лондоне, где все чужаки, включая англичан, — вот уж где настоящая мешанина. А в Париже французы держатся французов, северо-африканцы — северо-африканцев, турки — турков. Tant pis . [59] Ничего не поделаешь. Мне лично все равно. Так уж устроен здешний порядок.

Камаль не слишком откровенничал о себе. Сказал у него есть жена и двое маленьких детей, но упомянул о них вскользь. Когда я спросил, как зовут детей, он сразу же сменил тему, поинтересовавшись, чем я занимался в Штатах. Услышав, что мой брак недавно распался, он спросил;

— А кто была та, другая женщина?

— Это длинная история…

— А где она сейчас?

— Это другая длинная история.

— Вы не очень-то разговорчивы.

— Так же, как и вы.

Мой собеседник еле заметно улыбнулся:

— Так чем вы теперь занимаетесь?

— Пытаюсь стать писателем.

— Это приносит доход?

— Никакого.

— Но как же вы живете?

— Очень скромно. Ровно через шесть недель мои денежные запасы иссякнут.

— И что тогда?

— Понятия не имею.

— Вы ищете работу?

— У меня нет carte de sejour , [60] Вид на жительство. к тому же американцам очень трудно получить здесь разрешение на работу.

— Вы могли бы поспрашивать в разных университетах и колледжах.

Нет, не мог — потому что там сразу начнут проверять мое прошлое и в первую очередь затребуют рекомендации из колледжа, где я преподавал в течение десяти лет. И стоит им узнать, что произошло…

— Это проблема, — сказал я.

— Понимаю, — тихо произнес Камаль и потянулся к пачке сигарет. — Выходит, дела у вас плохи?

— Можно и так сказать.

— Что ж… может, вас интересует какая-то работа?

— Как я уже сказал, я нелегальный…

— Это не имеет значения.

— Почему?

— Работа, которую я собираюсь вам предложить, тоже не совсем легальна, вот почему.

Работа была не пыльной.

— Это должность ночного сторожа, — сказал Камаль. — Вы приходите в офис, сидите там, читаете, пишете, можете даже принести с собой радио или телевизор, если захотите. Приходить надо в полночь, уходить в шесть. И все.

— Не может быть, чтобы это было «все», — возразил я. — Наверное, что-то еще…

— Ничего, кроме того, что я сказал.

— И что за контора? Каким бизнесом она занимается?

— А вот это вас уже не касается.

— Выходит, бизнес нелегальный?

— Как я уже сказал, вас это не касается.

— Наркотики?

— Нет.

— Оружие?

— Нет.

— Сексуальное рабство?

— Нет.

— Оружие массовою поражения?

— Бизнес, о котором идет речь, всего лишь бизнес. Но, чтобы вас не мучили вопросы об этом бизнесе , лучше вам ничего о нем не знать.

— А если нагрянут копы?

— Этого не случится. Потому что они не знают о его существовании.

— Тогда зачем вам — им — нужен ночной сторож?

— Потому что нужен. Им. И на этом разговор окончен. Послушайте, друг мой, если у вас есть сомнения, лучше отказаться, пусть это и стоит триста евро за шестидневную неделю…

— Пятьдесят евро за ночь?!

— Ваши математические способности впечатляют, выходит чуть больше восемнадцати евро в час — и делать ничего не нужно. Будете сидеть за столом, снимать трубку домофона в тех редких случаях, когда кто-нибудь позвонит, и впускать посетителей. Вот и все.

Разумеется, это было не все. Я знал, что за предложением Камаля стоит нечто противозаконное. А раз так я рискую оказаться в потенциально опасной ситуации с угрозой для собственной свободы. Но куда сильнее моих сомнений была утешительная мысль: теперь уж все равно. Если у тебя отобрали самое дорогое, стоит ли переживать о том, что опускаешься еще ниже?

Теперь уж все равно… Какое облегчение несет мысль. Теперь уж все равно, поэтому и рисковать нечем. Тем более что нужны деньги.

— Я бы предпочел шестьдесят пять евро за ночь, — сказал я.

Легкая улыбка Камаля. Он понял, что я сдался.

— Я уверен, что с этим выйдет, — сказал он.

— Я действительно не соглашусь на меньшее.

— Вы согласитесь на эту работу за любые деньги, — ответил он.

— Не обольщайтесь.

— Согласитесь. Выбора у вас нет.

В голосе турка не было ни враждебности, ни торжества — лишь спокойное подтверждение истины. Я промолчал. Камаль снова наполнил мой стакан. Виски прошло, не обжигая, — моя глотка уже получила анестезию после выпитого ранее.