Дуглас Кеннеди - Женщина из Пятого округа

— Нет, нисколько. — Ответив, она покосилась на часы на моем запястье.

— Только не говори, что мое время истекло!

— Почти истекло.

— Превосходно, — сказал я и добавил: — Да, я знаю, это прозвучит нахально, но…

— Увидимся через три дня, Гарри.

— В то же время?

Она погладила мои волосы.

— Видишь, ты уже усвоил…

— Усвоил что? — пронеслось у меня в голове.

Я был решительно настроен на то, чтобы наконец разрушить унылый распорядок своей жизни. Поэтому стал исследовать новые quartiers и даже заставил себя три раза в неделю бегать вдоль канала Сен-Мартен — мой скромный реверанс в сторону модной идеи поддержания хорошей физической формы. Пару раз в неделю я объявлял день, «свободный от кино», и вместо «Синематеки» отправлялся в музеи.

Однако все эти новые развлечения по-прежнему оставались вторичными на фоне свиданий с Маргит, которые проходили дважды в неделю. И дело было не только в сексе. Общение с этой женщиной стало для меня отдушиной в рутине повседневности. Нет ничего удивительного в том, что все мы ищем близости. Я говорю не о физической близости, а о той, что дает понять: ты не одинок этом мире.

Но с Маргит я все равно чувствовал себя одиноким, поскольку она по-прежнему держала дистанцию. Когда я пришел на четвертое наше свидание, она повела меня к дивану, расстегнула джинсы и начала делать минет. После этого, когда я попытался обнять ее, она мягко оттолкнула мою руку со словами, которые я уже слышал: «Не сегодня».

Еще через три дня она была совсем другой — ненасытной и страстной. После секса она много болтала и казалась по-настоящему влюбленной. Настолько, что я даже осмелился сказать:

— Послушай, я понимаю, что, наверное, слишком тороплю события… Но мы так чудесно провели время… Почему бы нам не сходить куда-нибудь поужинать или…

— У меня работа. И у тебя тоже.

— Но мне на работу только к полуночи, так что у нас пара часов…

— А ты действительно просто сидишь там всю ночь, пока разгружают меха? — вдруг спросила она.

— Именно так.

— Ты когда-нибудь встречался с людьми, которые тебя наняли?

— Только с угрюмым придурком, заправляющим местным интернет-кафе. Он каждый день вручает мне конверт с жалованьем.

— Посредник?

— Что-то вроде того.

— Скажи, а ты когда-нибудь задумывался о том, что на самом деле происходит в этом здании?

— Я же говорил тебе, это меховой склад.

— Ты лжешь…

Я предпочел промолчать.

Она заговорила первой:

— Только избавь себя от угрызений совести из-за того, что не сказал мне правду.

— Правда в том, что я не знаю правды. Извини.

— Зачем извиняться? Все мужчины врут.

— Без комментариев, — ответил я.

— Да хватит тебе каяться. Позволь, я угадаю: твоя бывшая жена много рассуждала о необходимости доверия в браке, о том, что без «абсолютной честности» нет «реальной основы для близости».

Пытаясь вспомнить, когда же я успел выложить ей всю правду о Сьюзан, я напрягся.

Маргит опередила меня:

— Откуда я это знаю? Ну, это всего лишь предположение, к тому же основанное на моих рудиментарных представлениях об американской морали во всей ее ханжеской изощренности.

— А что проповедует французская мораль?

— Обособление. Картезианскую логику двух разных вселенных внутри одной жизни. Примирение с противоречащими друг другу семейной обязанностью и иллюзией свободы. Как сказал Дюма, брачные оковы тяжелы, и, чтобы нести эту ношу, требуются усилия нескольких человек. Самое главное, не допускать, чтоб две сферы встретились, — никогда ни в чем не следует сознаваться. В то время как ты, Гарри, сознался во всем… не так ли?

— Да, это так. И да, я был дурак, что сделал это.

— Но ты должен был разделить вину.

— Меня застукали…

— Быть застуканным и сознаться — это разные вещи. Знаешь эту историю про мужчину, которого жена застает в постели с другой женщиной? Он тут же вскакивает голый, и начинает вопить: «Это не я! Это не я!»

— Боюсь, мне всегда не хватало пресловутого sdi froid — хладнокровия.

— Нет, ты просто чувствуешь себя неуютно, когда приходится врать. Ты считаешь обман недопустимым с точки зрения морали… хотя это самый распространенный — и необходимый — человеческий инстинкт.

— Ты считаешь обман необходимым ?

— Конечно. Как же иначе мы можем лавировать среди абсурдов нашей жизни? А знаешь, какой самый большой обман? «Я люблю тебя».

— Разве ты не любила своего мужа?

Она потянулась за сигаретой. Я заметил:

— Ты всегда так делаешь, когда я задаю какой-нибудь каверзный вопрос.

— Ты очень наблюдательный. И да, я любила своего мужа… иногда.

— Только иногда ?

— Только не говори мне, что ты способен любить кого-то постоянно.

— Я способен на что угодно ради своей дочери.

— Даже притом, что она с тобой не общается?

— Разве я тебе говорил об этом?

— Гарри, ты всегда в таком шоке, когда я высказываю предположения насчет твоей жизни… Но дело не в том, я обладаю каким-то там даром ясновидения. Это просто…

— Моя история настолько банальна и очевидна?

— Все жизни экстраординарны. И в то же время банальны и очевидны. Из того, что ты успел мне рассказать, можно составить представление о тебе и твоей ситуации. Достаточно собрать воедино обрывки твоих признаний. Но, если ты не хочешь говорить об этом…

— Так же, как и ты не хочешь говорить о том, что случилось с твоей дочерью…

— Моя дочь умерла.

— Как?

— Ты действительно хочешь услышать эту историю? — спросила она.

— Да, хочу.

Маргит устремила взгляд в окно. После нескольких глубоких затяжек сигаретой она начала говорить:

— Двадцать второго июня 1980 года Золтан повел нашу дочь Юдит — ей было всего семь лет — на прогулку в Люксембургский сад. Помню, я еще сказала ему, когда они выходили, что ужин будет готов через час и, может, лучше им было бы погулять в Ботаническом саду через дорогу. Но Юдит очень настаивала на том, чтобы покататься на карусели в Люксембургском, и Золтан — он обожал ее и ни в чем не мог отказать — сказал мне: «Мы возьмем такси туда и обратно». Кстати, такой чудесный летний вечер, почему бы тебе не поехать с нами? Мы могли бы посидеть в ресторане, а потом отвести Юдит на мультик «Фантазия». Но я уже начала готовить соус для спагетти, и мне не хотелось нарушать заранее продуманный распорядок семейного вечера. Поэтому я стала настаивать, чтобы они вернулись через час, не позже. Золтан упрекнул меня, что я слишком строга, сотте d’hahitude . [115] Как обычно. Я огрызнулась в ответ, сказала, что кто-то же должен отвечать за дисциплину в доме, иначе все рухнет. И вот тогда он обозвал меня шлюхой, а Юдит расстроилась и спросила, почему мы все время ссоримся, а Золтан ответил, что мне нужно постоянно все контролировать. В ответ я крикнула мужу, что единственное, что удерживает меня в этом браке, так это наша маленькая девочка, потому что сам он — никчемный и нечего на него тратить время. Юдит расплакалась, Золтан начал орать, что ему надоел наш брак, а потом схватил Юдит и сказал, что они поедят где-нибудь в другом месте, что я могу подавиться этим чертовым соусом… Потом дверь за ними закрылась и… — Она замолчала. Потом продолжила: — Шли часы. Три, четыре, пять часов. Я рассудила так, что после ужина они зашли в кино. Но кинотеатр находился в пяти минутах ходьбы от нашего дома. Когда пробило одиннадцать, я заволновалась. К полуночи мне стало страшно. В час ночи я уже была в панике — и начала прокручивать в голове самые невероятные сценарии, пытаясь убедить себя, что в приступе злости Золтан просто решил переночевать с дочерью в отеле… а мне специально ничего не сообщил, чтобы наказать… Но я знала, что Золтан никогда бы не совершил столь экстремального поступка. Может, у него и были амбиции, но все-таки он был человек не подлый… мне всегда это нравилось в нем, даже частенько думала, что чересчур критически отношусь к нему. Это действительно ужасно — не так ли? — что мы подчас бросаемся на самых дорогих нам людей, не думая, только потому, что раздражены своей собственной жизнью и… — Она снова замолчала, глубоко затянувшись сигаретой. — Полиция прибыла около двух часов ночи. Когда я услышала голоса на лестнице, я тут же поняла, что…