Дуглас Кеннеди - Женщина из Пятого округа

— Конечно, — сказал я. — По нему еще был снят фильм Годара.

— Мы смотрели его в лучшие времена нашего брака. Когда отношения дали трещину, Золтан буквально заболел и фильмом, и романом. Потому что ассоциировал себя с главным героем. Как и персонаж Моравиа, он потерял уважение своей жены. До самой своей смерти — каждый день и каждый миг — я буду оплакивать мужа и свою дочку…

— Ты испытывала чувство вины?

— Конечно. Особенно когда через несколько дней после выписки меня вызвали в commissariat de police [119] Комиссариат полиции. Шестого округа. Инспектору нужно было официально допросить меня, чтобы закрыть дело. И вот тогда я узнала, что тот прохожий, которому удалось записать номера автомобиля, видел Золтана и Юдит перед самой их гибелью. Золтан заприметил такси в конце улицы и побежал вместе с Юдит поймать его. И на полпути…

— Но ты не винила себя в том, что…

— Я во всем винила себя, черт возьми! Если бы я не настаивала на том, чтобы они торопились домой к ужину…

— Но это абсурд, и ты это знаешь.

— Только не говори мне про абсурд. Будь я более гибкой, не уперлась бы со своим идиотским соусом…

Снова воцарилось молчание, и я не осмеливался нарушить его. Наконец она сказала:

— Тебе пора.

— Хорошо.

— Ты тоже считаешь меня властной, да?

— Я этого не говорил.

— Нет, но я знаю, как тебя бесит, что я выгоняю тебя через пару часов и настаиваю на том, чтобы мы встречались лишь раз в три дня.

— Все нормально, Маргит.

— Обманщик. Это не нормально. Ты терпишь это, но тебе это не нравится.

— Ну… если так нужно…

— Перестань быть таким благоразумным… тем более я знаю, что это… игра.

— Каждый играет свою роль в отношениях… особенно в таких странных, как наши.

— Вот! Ты наконец сказал это. Странные отношения. Так если ты находишь их такими странными, почему бы тебе не бросить меня? Скажи мне, что я властная, упрямая сука, и…

— Что происходит после моего ухода?

— Я работаю.

— Вранье.

— Думай что хочешь.

— Ну и что ты сейчас переводишь?

— Это тебя не касается.

— Другими словами — ничего.

— То, чем я занимаюсь после твоего ухода, это мое дело.

— У тебя есть кто-то еще?

— Ты считаешь меня настолько активной?

— Нет, просто в высшей степени скрытной.

— Сделай одолжение, Гарри. Уходи отсюда сейчас же и больше не возвращайся.

— К чему такая мелодрама?

— Потому что все это добром не кончится. Во всяком случае со мной такое не проходит.

— Может, это потому, что тебе так и не удалось прийти в себя после…

— Не строй из себя психиатра. Ты ничего обо мне не знаешь. Ничего.

— Я знаю… то, что ты мне сейчас рассказала… эту страшную историю…

— Что? Она «тронула твое сердце», как пишут в романах? А может, просто пробудила в тебе дремлющий инстинкт защитника, который ты не распространял на жену и дочь…

— Какую же глупость ты сейчас сказала!

— Так уходи и не возвращайся.

— В этом заключался смысл той реплики, да? Проверить, можно ли меня разозлить настолько, чтобы я уже не вернулся. Но, возможно, если бы ты прекратила винить себя…

— Хватит! — сказала она вставая. — Одевайся и уходи.

Я грубо схватил ее и опрокинул на кровать. Она начала сопротивляться, но я прижал обе ее руки к матрасу и взгромоздился сверху.

— Теперь ты сможешь ответить на два моих вопроса.

— Пошел к черту!

— Этот шрам у тебя на шее…

Она плюнула мне в лицо. Я не обратил на это внимания и крепче сжал ее руки и ноги.

— Этот шрам на шее. Расскажи мне…

— Попытка самоубийства. Теперь доволен?

Я отпустил ее руки. Они так и остались безжизненно раскинутыми.

— Ты пыталась покончить с собой после выписки госпиталя?

— Через два дня после этого. В квартире, где я трахалась с мсье Корти.

— Он назначил тебе встречу через двое суток после…

— Нет. Это была моя идея. Он сомневался, убеждал меня в том, что не стоит торопить события. Но я настаивала. После привычного двухминутного секса я извинилась и вышла на кухню, схватила хлебный нож и…

— Ты хотела наказать его, да?

— Очень хотела, притом что он всегда был добр ко мне. Во всяком случае, насколько это возможно по отношению к шлюхе.

— Но сам. факт того, что ты сделала это, пока он находился в соседней комнате…

— Нет, это не было криком о помощи. Если правильно перерезать горло, умрешь на месте. Я была неаккуратна… Корти каким-то образом удалось остановить кровотечение. Он вызвал «скорую», и…

— Ты выжила.

— К сожалению… да.

— А мсье Корти?

— Пару раз он навещал меня в госпитале, потом прислал чек на десять тысяч франков — тогда это было состояние — с короткой запиской, в которой желал мне благополучия в будущем. Больше я о нем ничего не слышала.

— А что стало с водителем машины?

— Он оказался человеком со связями, так что ему удалось избежать огласки. Судья, которому передали дело, снял обвинения в убийстве и квалифицировал преступление как случайный наезд по неосторожности. Мне была положена компенсация — пятьдесят тысяч франков. Я отказалась, но мой адвокат сказал, что я буду ненавидеть себя за то, что не взяла деньги… тем более что его стараниями сумма может быть увеличена на пятьдесят процентов.

— Так ты приняла компенсацию?

— Семьдесят пять тысяч франков за жизни двух самых дорогих мне людей.

— И водитель исчез из поля зрения?

— Не совсем. Мир живет по странным законам. Спустя три недели после наезда дом Анри Дюпрэ подвергся ограблению. Это случилось среди ночи, Дюпрэ вспугнул грабителя, завязалась драка, и хозяин дома был заколот ножом в сердце.

— Ты почувствовала себя отомщенной?

— В этом что-то было, я так думаю. Тем более что Дюпрэ не слишком-то раскаивался в убийстве моей семьи. Его адвокаты сделали за него всю грязную работу, и я так и не дождалась хотя бы открытки с извинениями за то, что он совершил. Все, что я получила, — это чек.

— Выходит, у мести своя добродетель?

— Общепринятая мораль пытается убедить нас в том, что месть опустошает душу. Какой бред! Каждый хочет, чтобы зло было наказано. Каждый хочет «быть отомщенным». Каждый хочет того, что вы, американцы, называете «расплатой». И почему нет? Если бы Дюпрэ не убили, я бы всю жизнь прожила с мыслью о том, что он легко отделался. Тот грабитель оказал мне огромную услугу: он оборвал жизнь, не достойную продолжения. И я была ему благодарна. Но если уж договаривать до конца… Можно смириться с потерей мужа — как бы ты по нему ни тосковала, — но пережить смерть своего ребенка невозможно. Никогда. Смерть Дюпрэ не облегчила мои страдания, хотя и принесла какое-то мрачное удовлетворение. Уверена, тебя это пугает.

— Одна часть меня так и хочет сказать: «Да, я в ужасе…»