Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1

А с Шубиным мы провели роскошный вечер. Выйдя на улицу, он мгновенно протрезвел и предложил продолжить наше заседание в другом, более подходящем месте. Я сказал, что у меня нет денег. Он сказал, что деньги — не проблема, он получил гонорар в журнале «Партийная жизнь» за статью-консультацию... А, сказал он, не стоит о ней поминать, обычная чушь. И что ты жизнь попусту гробишь в этом пошлом учреждении? Беги отсюда, пока не поздно. Куда? Да куда угодно. Я сказал, что все равно уже поздно. Ты, пожалуй, прав, согласился он. Бежать все равно некуда.

Мы завернули в «Прагу». Здесь Шубина хорошо знали — он щедр на чаевые. Обслужили нас как почетных гостей.

— Вон тот тип, — сказал Шубин, кивнув на солидного официанта, — выпускник нашего факультета. На самом деле он — сотрудник КГБ. Майор, не меньше. А работать, между прочим, и у нас можно. Только умеючи. Я, например, не ощущаю никаких ограничений. Могу писать и печатать все, что захочу. Только при условии соблюдения одного условия, как выражается Барабанов: утопить свои мысли в контексте, устраивающем всех, так, чтобы они не выпирали в виде претенциозного «я» и не выглядели нескромно. Энгельс, конечно, ерунду писал. Но его ерунду можно истолковать по-своему, приписав Энгельсу свои собственные соображения. Все довольны. А умные люди понимают, что к чему.

— Умные люди, может быть, и понимают, — сказал я. — Но их мало. А я вот этого не понимаю. Я читал ваши работы. Но честно признаюсь, мне никогда в голову не приходило рассматривать их вот в таком духе. Я воспринимал их просто как очередную интерпретацию марксистской фразеологии применительно к нынешней ситуации. Просто как конъюнктурную форму приспособления...

Шубин прервал меня и закатил длинную лекцию о времени, прогрессе, долге и т.п. Я делал вид, что слушаю, а сам лишь пил и ел. И поглядывал на философа-официанта-стукача. А тот поглядывал на нас и прислушивался к нашему разговору.

— Если хочешь, — сказал Шубин в конце своей лекции, — я тебе устрою левую работу в «Партийной жизни». Отвечать на письма, рецензировать статьи. Это, конечно, немного. Но на выпивон хватит для начала. Со временем напечатают маленькие заметочки, потом — побольше. После этого в философских журналах будут печатать без звука. А тебе для защиты...

— Я пока не думаю о защите.

— Все мы сначала так говорим. И все-таки пишем, печатаем и защищаем. Другого же пути все равно нет. Закажем еще бутылочку?

Будущая война страшна не столько числом жертв, говорит Он, сколько величайшей подлостью. Высшие чиновники заберутся в свои крысиные норы—противоатомные бомбоубежища, где для них, их семей, помощников, холуев и прочей швали заготовлены все жизненные блага на много десятков лет вперед. А прочие смертные останутся тут испаряться в ничто, корчиться в муках, заболевать ужасными болезнями, производить уродов потомков. Я не боюсь смерти, не боюсь страданий — все равно все рано или поздно проходит. Но как подумаю о том, какая мразь будет надежно спрятана в укрытия, мне становится жутко за будущее человечества. Эти крысы будут сидеть в безопасности, используя гений и труд миллионов людей, а лучшие представители рода человеческого навеки исчезнут с лица земли! Зачем? Ради чего? На благо человечества? Ложь! Гнусная ложь! Как ты можешь оставаться равнодушным ко всему этому?! А где критерии отличения лучших представителей рода человеческого, говорю я. Может быть, эти крысы и являются высшим продуктом эволюции. Может быть, именно такие более удобны для общества будущего. Пусть так, говорит Он. Но мы все-таки мужчины. Давайте хотя бы подохнем по-мужски! Дадим Им по морде!! Кому? — спрашиваю я. Железному Феликсу, например, говорит Поэт. Переодетым агентам. Давайте изобьем хотя бы одного. А как мы узнаем, что это — переодетый агент? — спрашивает Он. Это я беру на себя, говорю я. Я их изучил досконально. Многих я знаю в лицо. Если увидите типа с наглой мордой и в пыжиковой шапке, знайте: почти наверняка это то, что вам нужно. Но в одиночку их подловить трудно. Они ходят по крайней мере парами. И предпочитают нападать первыми. Глупая затея, говорит Берия. Лучше бомбочки взрывать. Паника по всей столице подымется. И ни за что не поймают. Поймают, говорит Железный Феликс. Поймали же тех, кто... Поймали, говорит Берия, да не тех. Просто под этим соусом кое-кого подчистили. Бомбу подложили два-три человека, а сцапали сотни три-четыре. Ко мне до сих пор ходит один псих, говорю я. Террорист. Он эти проблемы разработал теоретически досконально. Он считает, что начинать надо с крупной акции. Скажем, взорвать Кремлевский Дворец съездов, когда там будет партийный съезд или сессия Верховного Совета. А что это даст? — спрашивает Ленин. Моральное удовлетворение, говорю я. Хотите анекдот? — говорит Ленин. 1917 год. 24 октября по старому стилю. Петербург. Идет Ленин. К нему подходит маленький мальчик и говорит: дядя Ленин, учти: сегодня рано, а послезавтра поздно, значит... Спасибо, Леня, за дельный совет, говорит Ленин. За этот анекдот сажают, говорит Берия.

Теперь с карьерой дело обстоит не так-то просто, говорю я. Когда ты кончал школу, сколько человек из класса поступало в институт? Почти все. Были у вас проблемы с аспирантурой? А с должностями? В том-то и дело. Тогда происходило некое расширение общества с должностной точки зрения. Теперь оно прекратилось. Из моего класса в институты поступило меньше половины, хотя наша школа была привилегированной. А насчет постов... Посты все заняты сорокалетними, пятидесятилетними, шестидесятилетними. Общество перенасыщено образованными людьми, талантами, претендентами на должности. И кроме того, люди кое в чем разобрались. И большинство уже стремится просто устроиться так, чтобы было уютнее, спокойнее, сытнее, благороднее. Партийной карьерой теперь культурного человека (а мы почти все культурны!) трудно соблазнить. Это — для всякой швали. Брачная карьера затруднена: Они предпочитают браки в своем круге. Талант... Талантов теперь — пруд пруди. Из ряда вон выходящий талант — редкость. И он под запретом. Из ряда вон выходящий талант душат всем обществом. Это — для одиночек и отщепенцев. И что остается нам — среднеталантливым, среднеобразованным, среднекультурным интеллигентам?!

На мой риторический вопрос Он потянул носом воздух. Забыв про свою проблему, я кинулся на кухню: подгорела моя каша. Каша — черт с ней, пропала кастрюля, а кастрюля не моя, кастрюля соседская. Будет скандал. Если выкину кастрюлю потихоньку на помойку, Соседка все равно обнаружит пропажу и подумает, что я кастрюлю украл. Если честно признаюсь, она всю неделю будет орать на меня и обвинять чуть ли не в измене Родине. Так что выгоднее, решил я, выкинуть. Но идти на помойку было лень, и я выкинул кастрюлю через форточку. А если кому-нибудь по черепушке попадет, спросил Он. Это будет для него или для нее самым значительным событием в жизни, сказал я. А кастрюлю ни ты, ни я в глаза не видали!