Матей Вишнек - Синдром паники в городе огней

Стараюсь скрыть радость, скрыть свое лихорадочное состояние. Но, вероятно, что-то прорывается, я что-то излучаю, потому что люди явно смотрят на меня как-то не так. Надо запереться дня на два-три в своей комнате, ни с кем не видеться — привести себя в чувство.

К тому же важно быть готовым ко всяким случайностям. Тот факт, что у меня есть паспорт, еще не значит, что я уже уехал. Мне еще предстоит поездка в Бухарест за французской визой, а потом — поход в немецкое консульство, где, как я слышал, вечные очереди. В каждой из инстанций меня могут завернуть, я должен морально подготовиться к самому катастрофическому сценарию, а именно — что в один прекрасный день загранпаспорт у меня отберут.

Чтобы они не знали, что я хочу остаться, — такого быть не может. Мне тридцать один год, и у меня есть загранпаспорт, как же мне не остаться ? Останусь, ясное дело. Положим, останусь, но все-таки попробую удержаться на первых порах от «Свободной Европы». Не хочу примкнуть к рядам тех, кто остался и сразу же решительно заявил об этом в интервью на «Свободной Европе». С другой стороны, я так и вижу, что будет в ресторане Союза писателей через пару недель. «Вишнек остался», — скажет кто-нибудь. Вот будет бомба! В писательском ресторане я буду у всех на языке битых три-четыре дня подряд. «Я нюхом чуял, что у него есть загранпаспорт!» — скажет кто-нибудь. «Тихоня тихоней, а оказался пролаза, Вишнек-то», — скажет другой. И пойдут новые пари насчет того, кто останется следующим.

Просто не представляю, кому признаться, что у меня есть паспорт. Вообще-то я даже не знаю, где мне переночевать в Париже по приезде, если приезд состоится. Я слышал, что у философа Михая Шоры сын живет в Париже. Пойду и скажу Шоре, что у меня есть паспорт. Шора меня не выдаст, он не из таких.

Вдруг я соображаю, что мне не хватит денег на билет до Парижа, даже поездом. Хватит только до Вены. А если я возьму до Вены, это не покажется подозрительным?

Обе визы получены. Во французском консульстве мне дали визу сразу, в немецком это тянулось два дня. Иду брать билет на поезд. Интересно, что, когда я вхожу в агентство, поэт Дину Флэмынд как раз выходит. Значит, у него тоже есть загранпаспорт! Мы здороваемся и останавливаемся перекинуться словечком. Не имеет смысла таиться друг от друга. «У тебя что, паспорт?» — спрашиваю. «Ага, — отвечает. — У тебя тоже?» «У меня тоже», — отвечаю. И мы улыбаемся, как сообщники. Нас двое, с загранпаспортом. Впрочем, про Дину догадаться нетрудно, паспорт вылезает у него на сантиметр из нагрудного кармашка рубахи. «Ты поаккуратнее, у тебя паспорт торчит», — говорю. Дину перекладывает паспорт поглубже, во внутренний карман пиджака. «В Германию?» — спрашивает. «Нет, в Париж. А ты?» «Я в Португалию, но через Париж проеду».

Ничего удивительного, Дину уже бывал в Португалии. С тех пор как занялся переводами с португальского, он завел там множество друзей. А вот он удивлен, что я еду в Париж. «Стипендию получил, — объясняю. — Пять тысяч франков». Сумма кажется целым состоянием. Пять тысяч франков на Париж! «Браво, — говорит Дину. — Ты сможешь прожить на них целый месяц и объехать всю Францию». Мы оба смеемся. Дину понимает, что я останусь. А вот у него — маленькие дети, вовсе не очевидно, что он останется…

Михай Шора, услышав про паспорт, встает и обнимает меня. «Отлично, — говорит он. — Вам дается исключительный шанс. Вы молоды, не надо сюда возвращаться. Но в Париже вам понадобится десять лет, чтобы чего-то добиться, это вы имейте в виду». Расчувствовавшись, Михай Шора открывает шкаф, набитый папками и разрозненными бумагами, роется в них и протягивает мне… карту. Туристическую карту Парижа. «Нате, это вам». Разворачиваю карту и завороженно смотрю на нее. Весь Париж в моих руках, у моих ног, я смотрю на него сверху вниз, как на свою собственность. Хотя я впервые вижу туристическую карту Парижа, мне все кажется таким знакомым… Все нарисовано, как для детского садика: Эйфелева башня, собор Парижской Богоматери, Бобур, Триумфальная арка, Лувр… Неудивительно, впрочем, что карта Парижа сделана будто бы для детей… Кто, как не дети, суть туристы, недоделанные креатуры, которые ходят, взявшись за ручки, по свету и все на свете фотографируют…

Иосиф Нагиу тоже обнимает меня и говорит, что даст мне адрес одного фотографа, у которого я смогу переночевать в первые дни. Мы вместе смотрим на мой паспорт, который я выложил на коробку для игральных костей. Неужели этот маленький зеленый блокнотик с какими-то штемпелеч-ками внутри может изменить мне жизнь? Неужели судьба человека может зависеть от какой-то картонки с надписью «Социалистическая Республика Румыния» и с моим именем? Мистика. Паспорт — как клубок энергий в движении, он вибрирует, как образчик обогащенного урана. Я уверен, что, выключи я свет, паспорт будет иррадиировать, уж партию-то в кости мы бы смогли сыграть при свете загранпаспорта. «Ты сказал Раду Думитру?» — спрашивает Йошка. «Еще нет. Скажу».

Драматургу Раду Думитру тоже надо сказать, что у меня есть паспорт. В большой мере благодаря ему у меня есть этот паспорт. Благодаря ему и благодаря партиям в кости, которые мы уж сколько лет играем у Йошки.

С 1980 года я курсирую самым дебильным образом. Встаю в 5 утра, вбиваюсь в 368-й автобус на конечной, на «Друмул Таберей», где живу, и еду до «Героев». Оттуда на метро до «Завод Республика», где есть пересечение с железной дорогой. С «Завод Республика» сажусь на поезд 6.30 на Олтеницу. 30 минут — и я выхожу на станции Доробанцу-Плэтэрешти. До деревни Доробанцу, где находится моя школа, — 5 километров, которые я проделываю на велосипеде. Все учителя держат свои велосипеды в каком-то курятнике, который нам сдает начальник станции. Но иногда, особенно зимой, когда скользко и к тому же метет метель, путь приходится проделывать пешком. Возвращаюсь в Бухарест поездом 3.30 или пятичасовым. Возвращаюсь без рук, без ног, в голове пусто. Домой идти не хочется. И я иду либо прямиком в Союз писателей, поесть в ресторане, либо к Йошке.

У Йошки хорошо. Уже несколько лет я захожу к нему после школы по крайней мере два или три раза в неделю. Йошка не служит, живет на постановки своих пьес и на займы от Союза писателей. В квартире у него конь не валялся, счастье, что его девушки приходят иногда помыть пол и почистить кухню. Но нас беспорядок не смущает. К тому же у него в холодильнике всегда найдется для меня баночка консервов (фасоль или рыба), а то и кусок брынзы или салями из писательского буфета. Я ем (или мы едим вместе), Йошка рассказывает мне последние союзписательские сплетни, последние политические анекдоты. Почти всегда я могу полистать у него литературные газеты и журналы, а вечер неизбежно кончается партией в кости.