Матей Вишнек - Господин К. на воле

У Кафки в первых строках «Процесса» Йозефа К. арестовывают, у Вишнека Козефа Й. выпускают на волю. Начинается кафкианский процесс выписки из тюрьмы, занимающий всю книгу. «Господин К. на воле», как объясняет сам Матей Вишнек, это не только приношение Кафке, но и отголоски его собственной судьбы — шок выхода на свободу, испытанный по приезде в Париж.

Попав в начале 1970-х годов в Бухарест из провинции и окончив университет по отделению философии, он лет десять пытался вписаться в литературную жизнь столицы. Безуспешно предлагал редакциям стихи, пьесы и прозу, а на хлеб зарабатывал, учительствуя в сельской школе, экстремальные поездки куда, с каждодневным подъемом в 5 утра, подробно описывает в романе «Синдром паники в городе огней». Основал вместе с коллегами по поэтическому цеху, восьмидесятниками, называемыми еще джинсовым поколением, Кружок по понедельникам (запрещенный в 1983 году как подрывной), стал видной самиздатской фигурой: за это время у него пробилось в печать три книги, а пьесы ходили исключительно в списках. Когда в 1987 году одну, уже готовую к постановке, «Кони под окном», запретили в день премьеры, Вишнек сделал выбор — отказался от судьбы мученика и маргинала и, чудом выпущенный во Францию, попросил там политического убежища. Ему был тридцать один год. Основательно взявшись за французский язык, он довольно скоро сделал его языком своей драматургии, и пьесы этого, по выражению критики, «второго Ионеско» были оценены сначала во Франции, а потом и еще в трех десятках стран мира. С заграничной подачи он прогремел и в румынских театрах.

Матей Вишнек завоевывал мир, ни на йоту не изменяя себе. С неподдельным интересом примеряется он к самым разным фасонам судеб, не уставая экспериментировать с формой. Из переведенных на русский упомянем пьесы «Три ночи с Мэдоксом» (судьбы неудачников, которых игрец кружит на карусели большой иллюзии), «Вакансия для старого клоуна» (контры между людьми искусства в цирковом варианте), «Кони под окном» (феерия-макабр на военные темы), «Замечательное путешествие медведей панда, рассказанное саксофонистом, у которого была подружка во Франкфурте» (самая известная пьеса Вишнека, мистерия про слиянность любви и смерти), отмеченные призами на разных театральных фестивалях. Фоном в них служит среднеарифметическая Европа, чуть окрашенная то под Германию, то под Францию, то под глухую европейскую провинцию. На волне сценического успеха выходят переводы романов и стихов с его родного, румынского, языка.

Подчеркнем: став гражданином мира, Матей Вишнек воспринимает себя — и воспринимается — как румынский писатель. Причем писатель, в своей стране некогда причисленный к изгоям. От него естественно было бы ждать документальных обличительных страниц в адрес пережитого. Но дань реализму Матей Вишнек отдал только один раз: в начале 90-х он написал (правда, не довел до защиты) диссертацию «Сопротивление через культуру в Восточной Европе при коммунистических режимах». В дальнейшем Вишнек уходит с позиции разоблачителя. Обвинительный пафос ему тоже чужд. Злодеи известны, но бесплодно обвинять искривленный мир, где волей-неволей злодеям подыгрывают чуть ли не все. Есть и еще один важный момент, определивший позицию Вишнека на новом витке судьбы: он не хотел разделить участь писателей-беженцев из Восточной Европы, которые раскрывали Западу глаза на то, что творится за железным занавесом, но после громкого успеха своей первой книги решительно переставали вызывать интерес (об этом — одна из линий того же «Синдрома паники в городе огней»). Так или иначе, он не сделал ставку на больную тему. Но и не оглядываться на репрессивный режим, при котором прошла его юность, на этот уже в готовом виде театр абсурда, благодатнейший материал для драматурга, он не может. Однако, оглядываясь, неизменно включает защитные механизмы и прежде всего свою невозмутимую и феноменальную улыбку. При этом его юмор никак не назовешь черным. По сути дела, он переносит всякое издевательство над человеком в плоскость сюрреализма и бреда, отчего кошмар теряет привкус натурализма и, не переставая быть кошмаром, воспринимается без надрыва. Так подана тема «неправильного» поэта, который в послевоенное время, в Румынии, то за кусок хлеба (публикацию в журнале), то за рюмку водки в ресторане Союза писателей пытается выдавить из себя стихотворение о любви к партии, но каждый раз сбивается на пародию и в конце концов оказывается в одной камере со своими университетскими профессорами («О том, как пружинит нога, когда ступает по трупам», вольная перекличка с пьесами Эжена Ионеско). Есть у него подобные же гротески и фантасмагории на русском материале: «Курс истории партии в пересказе для душевнобольных» и «Ричард III не пройдет, или Сцены из жизни Мейерхольда».

Эти пьесы появились по прошествии скольких-то лет его жизни в эмиграции, когда западный театральный мир уже оценил неисчерпаемость и прихотливость фантазий Вишнека, дар обыгрывать, в своей манере, всевозможные жизненные ситуации от самых банальных до самых экзотических. Так и роман «Господин К. на воле», написанный в 1988 году, автор не счел нужным публиковать в общем потоке разоблачений, вырвавшемся из-под спуда после 1989 года. Двадцать лет рукопись отлеживалась в столе. Не для того ли, чтобы заблистать всеми красками именно сейчас, когда эра надежд в странах бывшего соцлагеря позади?

В своем романе Матей Вишнек препарирует мирок некоей абстрактной тюрьмы. Причем берет другой, не тот, что в пьесах, ракурс тюремной проблемы.

Тюрьма у Вишнека не включает постулата преступления (хотя бы иллюзорного) и наказания. Мы имеем дело с умонастроением общества, в котором нормально сидеть в тюрьме, которое все есть тюрьма. Вина в расчет не берется. За что сидят — вопрос не возникает. Сидящие думают, как продержаться. А нечаянно получив свободу, человек совершенно не представляет, что с ней делать, да и выпускают-то его условно. Нередкая тема в литературе прошедших через ГУЛАГ стран, так что, кроме о чем, тут еще очень важно как.

Идет неспешное, с искусным поддержанием саспенса и атмосферы наваждения, описание каждодневной жизни освобожденного (в том числе от пайка и от койки).

Дверь его камеры под номером 50, которую он обнаруживает в один прекрасный день незапертой, приоткрывает щель в другое пространство, пространство воли. Однако воля оборачивается для Козефа Й. Зазеркальем, где происходят непредсказуемые вещи и на уровне событий, и на уровне ощущений. Так, ветер свободы, ударивший ему в лицо, запахи, которые он вдыхает полной грудью, — это папиросный дым, жирный пар на кухне, хороший дезинфектант в служебном клозете.