Матей Вишнек - Синдром паники в городе огней

Пока дети в возбуждении прыгали и норовили потрогать вещицы или их осколки — те, что казались им поярче и подходили для игры, — Франсуа неотрывно следил за их мамой, которая тоже была поглощена изучением чужих вещей, а именно чтением блокнота, который она извлекла несколько минут назад из ящика, приземлившегося у ее ног. Сначала Франсуа показалось, что он узнает мадам Фуасси со второго этажа, но потом он сообразил, что у той был только один отпрыск и к тому же она никогда не носила необъятных желтых шляп. Франсуа не удалось решить эту загадку, потому что пару секунд спустя дама суровым тоном окликнула детей, взяла их за руки и быстрым шагом удалилась, прихватив с собой блокнот. На сей раз Франсуа взбрыкнул. Разве это нормально — случайно проходя мимо вещей, которые тебе не принадлежат, даже если их выкидывают в окно, взять вот так и что-то присвоить? Да еще если это что-то — блокнот с зеленой корочкой, в котором сосредоточена, хотя бы отчасти, тайна чьей-то жизни?..

Франсуа разом собрался, вышел из летаргии и пришел в движение. Он миновал свой дом, как будто никоим образом не был причастен к тому, что там творилось, и пустился следом за дамой, которая взяла себе его блокнот. Ни одна из персон, собравшихся перед домом, впрочем, не обратила на него никакого внимания. Правда, за своей спиной он услышал смешки, но ему было не сообразить, смеялись ли над ним, потому что его узнали, или над каким-то новым открытием, связанным с его личной жизнью.

Прибавив шагу, Франсуа дошел до конца улицы как раз вовремя, чтобы заметить, как дама в необъятной желтой шляпе, в сопровождении трех-четырех детей, повернула направо за угол, на улочку, ведущую к скверу Ротшильда.

Мсье Камбреленг время от времени созывал своих авторов на живые читки. Этот ритуал имел место быть обыкновенно на втором этаже кафе «Сен-Медар», в салоне, который эксцентричный издатель, по всей видимости, практически зарезервировал для себя. Для начала мсье Камбреленг назначал свидание своим авторам на террасе кафе, где мариновал их часами. Никогда мсье Камбреленг не назначал свидание одному отдельно взятому автору: на террасе его дожидались обычно, между десятью утра и десятью вечера, множество личностей, которые в конце концов вычисляли друг друга как причастных к одному и тому же семейству. Однако авторы, поджидающие мсье Камбреленга, редко дерзали перегруппироваться и сесть по двое-трое. Как правило, каждый оставался один за своим столиком — листать свою рукопись, делая пометки, почитывать какую-нибудь книгу или какую-нибудь газету и до бесконечности заказывать то чай, то кофе, то пиво.

В хорошие дни мсье Камбреленгу хватало времени поприветствовать все собрание. Он переходил от столика к столику, пожимал руки и адресовал пару дружеских или шутливых слов каждому из тех, кто его ждал. И даже если потом он просиживал полчаса или даже час с одним-единственным человеком, то разными жестами и мелкими знаками внимания заверял всех остальных, что так или иначе попадет и в их распоряжение.

Знаки благосклонности передавались обычно через кельнера с небольшим горбом. Мсье Камбреленг подзывал его особым, незаметным для других жестом, и просил подать на столик в углу чашечку горячего шоколада, на столик посередине — блюдечко с маслинами, на столик подле двери — бутылочку минеральной воды. Эти знаки оказывали молниеносный эффект на тех, кому они были предназначены. У счастливца, получающего такое послание от мсье Камбреленга, сразу светлело лицо и распрямлялась спина. Он кашлял и слегка ерзал на стуле… Некоторые даже приподнимались и отвешивали поклон, отчего случайные прохожие, свидетели этой сцены, приходили в оторопь. Некоторые же осмеливались даже взглянуть в направлении мсье Камбреленга, ища его взгляда, и подчеркнуто благодарили наклоном головы.

Однако в тот момент, когда мсье Камбреленг всходил на второй этаж, на террасе воцарялось напряжение. Все собрание ждало, кто будет вызван с рукописью на читку тет-а-тет с мсье Камбреленгом. Появлялся кельнер (снова он, единственный и бессменный посланник), дабы объявить избранному, что ему следует оставить террасу и переместиться наверх. Избранный бледнел и трепетал. Сидеть перед лицом мсье Камбреленга, когда он читает твою рукопись, было синонимом сразу и надежды, и пытки.

Мсье Камбреленг читал всегда с выражением. Можно сказать, что и автор, сидевший перед ним, тоже читал по лицу мсье Камбреленга то, что происходит в мозгу мсье Камбреленга во время чтения текста. Нет, мсье Камбреленг никогда не произносил ни слова в то время, как читал про себя рукопись на глазах у ее автора. Он оставался нем во все время чтения, и даже после, когда мсье Камбреленг решал, что прочел достаточно, он не сообщал автору абсолютно ничего. Однако то, что происходило на лице мсье Камбреленга во время чтения, могло сравниться с полным и окончательным анализом текста. Так, каждые три-четыре секунды выражение лица мсье Камбреленга менялось: глаза выпучивались, губы вытягивались трубочкой, брови вздергивались вверх… Во время чтения мсье Камбреленг был способен высовывать язык, цыкать зубом, присвистывать, учащать дыхание или моргать в учащенном ритме. Но игра губ была важнее всего из того, что хотел, по сути, сообщить мсье Камбреленг читаючи. Его губы шевелились почти что безостановочно, подвергаясь настоящим травмам: прикусываемые то верхними зубами, то нижними, то втягиваемые внутрь, как у рыбы, решившей проглотить саму себя. Не так уж редко мсье Камбреленг кусал губы до крови, что отнюдь не означало безоговорочно хорошего мнения о читаемом тексте.

Нос мсье Камбреленга тоже не оставался без действия в ходе этих читок. Чуть ли не вразрез со всеми законами анатомии и функционирования органов мсье Камбреленгу удавалось производить что-то вроде вибрации ноздрей и даже увеличивать объем носа — как будто он надувал им воздушный шарик.

Если чтение захватывало мсье Камбреленга и он переваливал за десятую страницу, начинались критические манифестации ланитами и челом. Язык ходил ходуном во рту, вздувая изнутри щеки, а лоб постепенно хмурился, пока не появлялась глубокая складка, прямо-таки шрам, будто от попытки снятия скальпа.

Достигнув до середины рукописи, мсье Камбреленг подключал мышцы шеи, адамово яблоко заходилось в конвульсивных движениях, как гоняемый пинг-понговый шарик, вниз-вверх и даже влево-вправо. А на подходе к последним страницам мсье Камбреленг, бывало, начинал пошевеливать ушами, что интерпретировалось как знак высшей похвалы со стороны издателя.

Так что когда автор снова спускался на террасу, опустошенный, выжатый как лимон, практически обращенный в ничто после этих заседаний с издателем, первым делом он сообщал своим коллегам, жаждущим узнать результаты, шевелил мсье Камбреленг ушами или нет.