Меир Шалев - Фонтанелла

— Мы? — удивляюсь я, слыша, как Алона сердится на дочь. — Смейся, смейся, дорогая, мы тоже были когда-то худыми, как ты, и у нас тоже стояли груди, и у тебя тоже будут когда-нибудь крашеные рыжие волосы, а грубее ты становишься уже сейчас.

И девочка Айелет, «а мейделе Алка мит дер блойер парасалка», «в шесть лет ее не тронь, и кудри, как огонь», отвечает:

— А я тогда покрашу их в белое.

— Чего ты хочешь от моих подруг и что ты имеешь против них, я не понимаю? — сердится Алона. — У меня есть подруга-адвокат, подруга-врач, подруга в муниципалитете, подруга с кафетерием, подруга с книжным магазином — что еще нужно женщине?

— А просто подруга, Алона? — спрашиваю я. — Просто подруга, обыкновенная?

— Просто подруги у меня нет. — Она не улыбается. — Для этого у меня есть ты.

Некоторые из этих ее «пашмин», я вынужден пришить, пришли «со стороны моих товарищей» — это тоже формулировка Алоны, — то есть вышли замуж за людей, которых я знал со школы или из армии, и после того, как мне удалось избавиться от ненужных с самого начала контактов с их мужьями, они сохранили свои связи с моей женой.

«Двор Йофе» вызывает у них восхищение. Четыре из них даже используют для него пугающий эпитет «волшебный». Не все проросшие здесь воспоминания им знакомы, но несколько наших старых историй они слышали от их участников и несколькими йофианскими выражениями они уже умеют пользоваться: «Ты помнишь, Юдит?», «Рыба таки-да хороша» — йофианская реакция на хвастовство, «Дело было так…» — в начале любого рассказа, «А ну, скажи мне…» — с разными продолжениями: «А ну, скажи мне, на сколько лет я выгляжу?» (по случаю нового цвета волос), «А ну, скажи мне, на сколько лет я вешу?» (через шесть часов после начала новой диеты), «А ну, скажи мне, сколько это стоило?» (дочь одной из них вернулась из Индии и привезла себе новую «пашмину») — и они не раз просят: «Расскажи мне еще раз историю про тетку твоего Михаэля, ту, что вышла замуж за нациста и убежала в Австралию… И расскажи, как дед Михаэля забрал мальчика у своей дочери… Что, это он? Вот этот старик, этот карлик, который укрывается собственной бородой? Которого Габриэль и его красавчики друзья выращивают в ящике? Это и есть ваш страшный дед из рассказов?»

Словно дети-переростки [словно мамины травоеды], так они не сводят глаз с Алоны: «И о своем Михаэле тоже расскажи, это правда, что, когда он был мальчиком, у него был роман с соседкой? И это правда, что ее выгнали из деревни?» Ну что вы! Роман с соседкой был у его отца! «Нет! У них обоих были романы с соседкой, так это с одной и той же или с двумя разными?.. А договор, который вы заключили с тем скрипачом и вашим дядей-инженером и его женой? Ах, он не инженер? Просто мастер на все руки? А она что? Что, она еще жива? Эта женщина-красавица из твоих рассказов?.. И как ее зовут? Пнина? Заперта? В этом доме? И что, действительно такая красивая?.. Я и правда удивлялась, кто там живет, что ставни всегда закрыты. Можно пойти посмотреть на нее? Что значит, „это стоит денег“? Почему у тебя всегда в голове деньги, Айелет? Прекрати немедленно, извини и пожалуйста!»

И старый «ситроен» Жениха тоже привлекает их внимание. Одна из них не перестает приставать, чтобы мы продали ей эту машину, за любую цену. Она хочет подарить ее своему мужу.

— На что тебе? — спрашивает Алона. — Если ты подаришь ему эту машину ко дню рождения, он еще может случаем снова влюбиться в тебя. Так ты подумай сначала хорошенько: оно тебе надо?

Каждую пятницу после полудня Жених направляется к своему старому «траксьон-аванту» и заводит его двумя-тремя оборотами ручки. Мы смеемся: «Он у тебя едет так, будто стоит», — но Арону это не мешает, он любит ездить медленно. Возле дома Шломо Шустера, брата Шустера-Красавчика, он гудит, и Шломо выходит. Несмотря на всё, что случилось в прошлом, Арон не держит на него обиду. Во-первых, брат за брата не в ответе, а во-вторых, стареют не только люди, но и их воспоминания. И в-третьих, Шломо — единственный из Шустеров, кто правильно произносит «ша» и «че», и это благодаря Саре, матери нашего Арона, которая показала ему, трехлетнему, как выдыхать эти звуки меж зубов.

Потом они вдвоем едут в Кфар-Иошуа, на встречу своего «Парламента пальмахников», а точнее — «Совета ветеранов Пальмаха».

— Машина должна время от времени подышать воздухом, — говорит Жених. — А эта машина должна к тому же сохранять вид, нельзя, чтобы у нее выцвела краска и красота.

— И поэтому ты выводишь Пнину по ночам? — спрашиваю я, но Жених не отвечает. Ему нечем услышать слова, произносимые в сердце.

Там, в Кфар-Иошуа, один из ветеранов соорудил в своем дворе коптильню для рыбы и мяса, и вокруг нее начала собираться почтенная компания — мужчины, которые хотят на несколько часов освободиться от своей работы, от накопившегося раздражения, от своих жен и от своих болей, приходят сюда выпить-закусить и вызвать из памяти былые легенды и души погибших. «У них ничего не пропадает, — говорит Арон, — никакое старье они не выбрасывают». Вроде бы обсуждают существование государства и народа, а на самом деле — говорят о себе, о своем уголке.

Среди них есть фермеры и бизнесмены, есть отставные военные, кибуцники и мошавники, важные чины и подчиненные, а также несколько горожан. У этих, что из города, еще остались корни в Долине, и раз в неделю они возвращаются к старым друзьям и к пейзажам своего детства. Но каковы бы ни были их чины и сила, в каждом из них все еще тлеют угольки былого гнева тех далеких дней, когда они вернулись с полей сражений и обнаружили, что государство, которое они только что создали и защитили, уже присвоили себе другие. И кто? Те, кто всегда присваивает себе всё, кто присваивает себе всё и сегодня, — все эти «общественные деятели», и политики, и «джобники» [84] «Джобник» (от англ. job — служба) — человек, который свою армейскую службу коротает в штабах и канцеляриях. , что не нюхали пороха, и пейсатые «досы» [85] Дос — насмешливое прозвище ультрарелигиозных евреев в Израиле. , и деляги, и симулянты, которые отделались от призыва.

Как в любой мужской компании, есть там один, которого считают командиром, и в этом конкретном парламенте его так и называют — «Командир». Это высокий и представительный мужчина, увенчанный многочисленными титулами: земледелец в прошлом, директор завода после выхода на пенсию, советник какого-то африканского правительства в недавнем прошлом и член какого-то директората в настоящем и ко всему — командир танковой части в отставке. В разговоре он любит соединять однородные члены предложения изысканным «а также» вместо простого «и», полагая, что это делает его речь более приятной: «Мужчины, женщины, а также дети…», или «Собаки, а также кошки…», или «Следует встать, а также сказать…». А его обычай приходить в парламент всегда в одной и той же одежде: летом в белой рубашке, брюках хаки и сандалях на босу ногу, зимой в кожаном пальто и ковбойских сапогах — так впечатлил всю компанию, что теперь они все ходят в этой униформе, точно какой-нибудь армейский взвод.