Юли Цее - Темная материя

— По крайней мере, я рад, — говорит он в трубку, — что вы наконец в это поверили.

— Во что поверила?

Когда объекты наблюдения Шильфа останавливаются перед следующей витриной, направленный туда прожектор озаряет их белокурые головы сияющими венцами света. Два ангела, думает Шильф, шествующие по просторам Вселенной.

— Поверили наконец в шантаж.

— Ах это! — От веселой Риты не осталось уже и следа. Сейчас заговорила чиновница — холодная, бесчувственная и компетентная. — Очевидно, вы не вполне в курсе всех обстоятельств. Этот Оскар, доставивший похищенного в Гвигген, лучший друг Себастьяна.

— Сюжет для греческой трагедии, — говорит Шильф.

— Я называю это пособничеством при совершении убийства. Не так уж и глупо! Профессору нужно расправиться с соперником. Его друг инсценирует фиктивный шантаж. Гораздо лучше, чем какое-то шаткое алиби! Я с самого начала догадывалась, что тут речь идет о преступлении, совершенном по мотивам личного характера.

— И поэтому исходили из противоположного предположения, не так ли?

— Как бы там ни было, — говорит Рита, — преступление на основе личной неприязни — это супер! Преступление, основанное на личных мотивах, никак не связано с медицинским скандалом.

— Послушайте!

С трудом сдерживаемая паника так внезапно прорвалась в голосе комиссара, что Рита мгновенно замолкла. Шильф прислоняется лбом к колонне из песчаника и заставляет себя говорить тихо:

— Я согласен с вами, что такое возможно. Но клянусь вам, Рита, все было не так!

— Шильф…

— Была дурацкая ребяческая проделка, придуманная очень опасным мальчишкой. Была большая любовь. Теория множественных миров. И гениальный ход самого жестокого преступника из всех, какие только водятся здесь на земле, а именно — случая. Он так жесток, что я предпочитаю не верить в него.

— Комиссар Шильф, — говорит Рита, — вы сами-то себя слышите? Мальчишеская проделка? Большая любовь? Случай?

— Я все могу объяснить, — шепчет комиссар.

Маленький ангел протянул руку и проводит пальцем по строчкам информационного табло. Он что-то говорит. Большой кивает.

— Я приведу вам настоящего виновника. Он сделает добровольное признание. Вы можете доложить в высшую инстанцию, что дело успешно раскрыто. Перестаньте, Рита, добиваться победы надо мной! Помогите мне!

— Послушайте, Шильф! — восклицает Рита. — Чего вы от меня требуете?

Комиссар отстраняет трубку от уха, чтобы отереть лоб и щеки. Публика приходит в движение, некоторые уже подошли к лестнице, ведущей на галерею. Шильф наклоняется и поднимает с пола портфель, который стоял у него зажатый между ног.

— У вас намечено что-нибудь уже на сегодняшний вечер?

— Разумеется, нет.

Оба ангела плавно поднимаются по лестнице. Шильф заходит за колонну.

— Мне тут нужно еще закончить одно дело, — говорит он. — Не предпринимайте ничего. И будьте наготове.

— Еще один вопрос. Ваше видение этого дела связано как-то с больницами?

— Ни в малейшей степени.

— Тогда до свидания!

Комиссар прячет трубку в брючный карман и ждет, когда все зрители войдут в зрительный зал. Затем сам предъявляет билет и тоже заходит.

Внутри темно. Никаких кресел. Зрители стоят тесно под сводом светящегося голубым светом купола и смотрят вверх, запрокинув головы. Учительница, пришедшая со своим классом, говорит хихикающим детям, чтобы все садились на пол, потому что дети не могут подолгу удерживать равновесие в темноте. Протискиваясь через толпу, комиссар замечает, что у него тоже возникают с этим трудности. Над головой у него на искусственном небе начинает вращаться гигантская спираль. Е = mc 2проносится астероидом по небосводу. Дети поднимают восторженный визг и пригибают головы.

— Мы все — одновременно актеры и зрители великой драмы бытия, — произносит мужской голос вступительные слова, открывающие шоу.

Шильф отыскал своих двух ангелов и стоит сейчас прямо у них за спиной. Каждый раз, когда тот, что выше, двигает плечами, от его гладких волос поднимается облако благоухания. Совсем другое, чем у Юлии. Еще сладостнее. Аромат, напоминающий липовый цвет, от которого из глубин забвения всплывают канувшие картины. Вот, думает Шильф, мое новое прошлое. О нем я буду думать, уходя. Мужчина, женщина, взволнованный мальчик с лицами, обращенными в пространство Вселенной. Может быть, поглаживание по спине, сцепленные пальцы, округлость детской головы, как раз помещающейся во впадину его ладони. Шильф чуть было не дотронулся до обоих объектов наблюдения и лишь в последний момент успел отдернуть руки. Почти вплотную к нему впереди стоят два человека, чье будущее лежит на его ответственности. Судьба свела их в крохотной точке на поверхности земной коры.

«Кончилось время бездумного житья, подумал комиссар», — думает комиссар. На последних метрах нельзя относиться к жизни как к башмаку, которого ты не замечаешь, пока он не жмет.

На секунду Шильфа охватывает такое счастье, что хочется плакать. Но, разумеется, он, как и все люди, давно уже променял способность плакать на потребность мстить. Он ясно понимает, что ни для кого уже не создаст домашнего очага. В его власти только наказать того, кто посмел разрушить такое драгоценное достояние, как домашний очаг. Комиссар делает шаг назад; ему приходится следить за тем, чтобы не падать вперед. Он чувствует, как бьется пульс внутри птичьего яйца, и чувствует, как работает второй закон термодинамики, чтобы развеять его самого и его дело путем перехода в состояние нарастающего хаоса. Скоро у него не останется никаких сил и он уже ничего не сможет противопоставить распаду. Его задача собраться для последнего усилия. Еще полдня, еще одна ночь. Последняя попытка навести в чем-то порядок. Оба ангела стоят, взявшись за руки. На макушках у них вспыхивают отблески картин, изображающих столкновение ускоренных элементарных частиц.

— Наблюдение, — говорит из микрофонов мужской голос, — отбирает из всех возможных процессов тот, который действительно имел место.

— Я здесь, — говорит Шильф.

Спина Майки напрягается, и она медленно оборачивается назад.

— Я знаю, — говорит она.

Яркая вспышка на экране озаряет зал белым светом. Лицо Майки проступает с детальной отчетливостью: холодноватое и непроницаемое, как передержанная фотография. Оборачивается и Лиам. Его глаза похожи на твердые кусочки голубого пластика. Узнав комиссара, он демонстративно поворачивается к нему спиной.

— Я считаю возмутительным, что вы ведете за нами слежку.

— Но я вовсе не веду за вами слежку! — приглушенно восклицает комиссар.

— Никакой элементарный феномен не является реальным феноменом, — произносит мужской голос, — пока он не стал фактом наблюдения.