Полина Жеребцова - Крещение

Вчера, 19 января 2000 г., нас вывели из дома русские военные. Было начало десятого. «Выходите! Быстро!» — приказали они. Маме не дали взять ее паспорт и пакет, где она отложила фотографии, уже, умерших родных. Соседка из квартиры рядом, — бабушка Нина, — вышла в домашних тапочках. Переобуться она не успела. Всех, жильцов, кого вывели из квартир, собрали в среднем подъезде дома напротив нашего.

Яркое солнце и снег. Красиво! Нам велели спуститься в подвал. Разговаривать запретили. Болтунам пообещали — гранату.

На лестнице, ведущей вниз, было много мыла в красных обвертках. Я подняла кусок и спрятала в карман. Может, пригодится руки мыть?

Когда, мы проходили через двор — видели: из дома напротив, военные выносят голубые коробки. Открывают их, ругаются матом и бьют хрусталь.

Мы сидели в подвале дома, напротив, около 3 часов. Беззвучно говорили, едва шевеля губами. Все боялись обещанной гранаты. Было тесно, сыро и очень душно.

Наконец, нам велели выходить. Чеченки Аза и Лина, едва, вылезли на свет, — сразу стали собирать красивое мыло. Объявили, что его им оставили на хранение какие-то соседи. Мне было стыдно, но свой единственный кусок я им не отдала.

— «Разрешите зайти в квартиру! Паспорт взять. Как я без паспорта?» — просила мама.

— «Нельзя! Он — вам не нужен. Вещи не брать! Двери не запирать! Вперед, с сопровождающими»

Аза дала моей маме черное кожаное пальто.

«Ты мне хоть это спаси», — попросила она.

Люди из двух домов шли цепочкой. Я увидела около 10 человек. Из других домов, по соседству, ни кого не было.

За углом, при выходе со двора, обстрел был сильнее. Шуршали и свистели мины. Мы и военные шли вместе. Свои били по своим. Солдат слева, — кричал матом в рацию. Но часть его речи я разобрала:

— «Эй Вы, пермяки! Мы это. Мы — уже здесь! По своим бьете!»

Мы шли первые: бабушка Стася, мама и я. Стася еле шла. Мы взяли ее в «серединку» и все держались друг за друга.

Когда шуршала мина, военный слева, — показывал рукой вниз. Все падали на снег. Опять, шли… Нас подвели к окопу. Глина и снег. Кто-то пальнул короткой очередью. Я — испугалась, почувствовала, — падаю. Мама поддержала меня. Старая Стася — бухнулась на колени и заорала: «Не стреляйте! Мы — свои, мы — русские!» Мама стояла молча.

Солдаты рассмеялись. Тот, что был круглый, как колобок, махнул рукой:

— «Свободны! Катитесь вниз!»

Мы живо его послушались. Действительно, скатились вниз, — по глине и снегу.

Военный, что ругался матом в рацию, моргнул мне: — «Пошутили, не боись!» Мы шли, заскакивая в чужие гаражи, от обстрела. Один сопровождающий указал нам на дом без окон и дверей, но с крепкими кирпичными стенами

— «Здесь, пересидите. Другие части идут. Они — жуткие… Это мы — москвичи, у нас люди даже из вузов есть!».

Парень был высокий и худой.

Скоро подтянулись наши жильцы- соседи.

Дом, в который мы вошли, был пуст. Только, одна железная кровать с железной сеткой без матраса и без одеял. Сидели, строго соблюдая очередность.

Утром все отправились искать другой дом, целый и, чтоб в нем было на чем спать. Мы совсем не ели. Ни вчера, ни сегодня.

Жилье — нашли! Есть, — двери. Есть, — оконные рамы. Даже, — кухонный стол! И — диван! Мы светились счастьем и перестали ворчать. Быстро разбились на группы. Отправились искать пленку, чтобы закрыть ею окна, утеплиться. «Охота» была удачной. Принесли все, что нужно, еще — гвозди и молоток.

Решили: не разделяться! В данный момент, жить по 2–3 человека, — страшно. Надо держаться всем вместе!

Мы заняли первую комнату с зеленым диваном. Оказалось — нас шестеро: я с мамой, бабушка Нина с внуком, старенькая Стася, и еще одна бабушка, — Маша, из сгоревшего частного дома на углу.

Нине с внуком я и мама, откопали из-под снега железную сетку. Придумали подпорки под нее. Еще мы, наконец, нашли мужские ботинки. Переобули бабушку Нину. Ее мокрые ноги сильно распухли.

Стасе — притащили железную кровать, как в больнице.

Бабушке Маше — принесли кровать ее дочь и зять.

Мы с мамой разместились на зеленом диване «валетом».

Нога болит. Осколки нарывают. Опять температура. Повезло — в доме нашлись лекарства — «Аспирин» и «Валидол». Еды в доме не нашли.

К вечеру, мне, — всегда, хуже. Иду-иду, вдруг, — резко боль.

Я падаю на снег. Кричу, а все вокруг, — смеются…

Аза и Лина принесли себе одеяла из чужих домов, и спали спокойно. Мама — постеснялась. Я — мучилась, мерзла.

На следующий день я устроила слезы, на двухдневный, пустой желудок:

— «Пример брать надо. Люди — ориентируются, а мы?»

Наконец, моя мамаша произнесла: «ладно» и безвольно махнула рукой.

Солдаты пожалели нас, дали 2 банки своей пайковой «тушенки». Сказали:

— «Чего не хватает — ищите сами. В г. Грозном закрытых дверей нет. Мы выбили все!».

Взрослые пошли искать, но ничего не нашли, кроме, муки.

К трем часам дня, сварили суп с «галушками» и, наконец, поели. К вечеру кто-то обнаружил не много риса в кулечке, а кто-то — стакан макарон. Ура! Будет завтра — мокаронно-рисовый суп. Мы положим все и сразу!

Наш дом, наверное, уже сгорел и паспорт мамы — тоже.

Володька и Аза, купили для военных водку.

Володькина жена — Оля, постоянно хихикает и шепчется с солдатами. Говорит, что старается ради еды. Командует всеми, кричит, а сама таскает в свою комнату хрусталь из чужих домов, где выбиты двери.

Наши комнаты разделяет — кухня. В другой комнате, поселились — четверо: Оля с мужем, Аза и Лина.

Потерялся дядя Николай со своей парализованной мамой… Он жил, в том же доме, что и мы. Как и мы — в крайнем подъезде. Только, — с другой стороны.

У меня болят пальцы рук. Вчера, когда несли сетку от кровати для бабушки Нины, мои пальцы «приклеились» к железу из-за мороза. Оторвались кусочки кожи.

Варежек нет, остались дома на холодильнике.

Сегодня, в дневное время, мама нашла мешок, а в нем примерно ведро-полтора темной муки! Мы увидели его в яме, у дома на углу Мама взялась нести мешок, а какая-то бабка на нее «наехала», и громко заорала:

— «Мое! Отдай! Возле моего дома… Я — старая, я — не ела три дня!»

Маме стало стыдно и жаль бабку. Она отдала ей муку.

Как орал на маму пьяный Володька!

— «Я не Красный Крест! Я вас — кормить не буду. Кто ничего не принесет — еды не получит!»

И мы молчали, зная, что виноваты…

Володька пьет ежедневно, с утра до вечера.

Нина и ее внук — колют и пилят дрова. Носят их в дом, делают запас. Вдруг обстрел? Мы с мамой переделали наше окно. Еще раз затянули его клеенкой, ведь зима, а мы — считай на улице. Потом, помогали бабушкам, носили дрова.