Светлана Нилова - Безмятежность

Поэтому, мы с мамой наслаждались неожиданно свалившимся на нас отдыхом: развлекались, ходили в кино и делали мелкие покупки. В то время как папа составлял списки припасов и маршрут для экспедиции, узнавал о предполагаемой погоде, течениях и ветрах. Нам предстояло пересечь Индийский океан.

Я полагала, что мы отправимся в Индию. Я много читала про эту страну и думала, что женщины там ходят в разноцветных одеждах и всё время поют и танцуют прямо на улице под звуки барабанов. Но папа сказал, что там очень грязно, бедно и множество прилипчивых болезней. И мы взяли курс на Австралию.

С погодой и ветром нам снова везло. Я наконец-то увидела летучих рыб. Они выпрыгивали из воды целыми стаями, проносились над поверхностью и снова шлепались в воду, но они – летели! И как океан светится в ночи я тоже увидела, собственными глазами! Свечение зарождалось где-то в глубине, поднималось, становилось ярче и, наконец, вся поверхность океана начинала сиять и двигаться. И океан становился похожим на небо: огромный Космос, загадочный и бесконечный.

А ещё нас сопровождали дельфины. Они встречались нам и раньше, но именно с индийскими дельфинами мы подружились. Они загоняли нам в сеть рыбу, а потом ловили на лету тех рыбёшек, что мы выбрасывали за борт. И их сильные, красивые, мокрые тела сверкали в солнечных лучах. Я каждый раз замирала, когда они рассекали волны перед самым носом «Ники» рискуя пораниться о киль.

- Зачем они так делают? – спрашивала я.

- Рисуются, - смеялся папа. – Хочется им покрасоваться перед маленькой принцессой. У дельфинов тоже есть грех – тщеславие.

- Так они – Люди!? – спрашивала я.

- Ну, уж точно не твари бессловесные. Они – другие, - серьезно отвечал папа. Я многого не знаю о них, но одно могу сказать верно: мы понимаем друг друга. С дельфинами всегда можно найти общий язык.

Я тоже хотела понимать дельфинов и выучить их язык. Что их пронзительное верещание это речь – я даже не сомневалась. Но даже подражать нашим соседям у меня получалось плохо. Однажды я весь день пищала и верещала, пока не сорвала голос. А дельфины (их собралось больше дюжины, целая стая!) лишь клокотали, высунувшись из воды и это их клокотание было похоже на смех. Я так обиделась на них, что целый день дулась, не поднимаясь на палубу.

- Вот и хорошо, - сказала мама.- Поможешь мне на камбузе.

Камбуз был, без сомнения, резиденцией мамы. Она могла приготовить еду из всего. И это было вкусно и питательно. Чаще всего мы ели овощи, фрукты и то, что можно было выловить в океане. А когда свежие припасы заканчивались, мы питались рисом, макаронами и консервами. Запасов пресной воды у нас хватало всегда. Родители были очень щепетильны в этом вопросе. И даже если у нас не было денег, чтобы купить еду, воду мы брали на берегу всегда. Может быть, папа когда-то испытал жажду в океане, как в пустыне, может, был слишком предусмотрительным, но точно знаю, что кроме достаточных запасов воды, у нас на «Нике» имелся ещё и опреснитель.

Снабжать камбуз едой доводилось папе. Он ловил рыбу на удочку, но чаще - сетью. Потом в плотных резиновых перчатках разбирал улов. Я держалась на расстоянии. Папа мне объяснил, что многие рыбы бывают опасными. Часть улова папа сразу отправлял обратно за борт, попутно объясняя мне про ядовитые иглы или другие способы подводной защиты. Остальное – отправлялось на камбуз и мама готовила нам еду.

Если встречался какой-нибудь редкий или нелепый экземпляр, я зарисовывала его в свою тетрадь, попутно записывая выхваченные из папиных объяснений слова: «раздувается», «жесткий», «встречается в этих широтах». Мои рисунки поначалу умиляли и забавляли моих родителей. Потом папа стал относиться к ним серьезнее и даже купил мне акварельные мелки, но всеми ими я пользовалась редко. Рисовала обычно в одном или двух цветах. Мне до смерти хотелось, чтобы выходило похоже. Как на фото. Я даже пробовала копировать репродукцию с мадонной Литтой, что висела на стене моей каюты. Но выходило плохо, я отчаивалась.

- Не рыдай, - говорил мне папа. – Ты каждый день рисуешь всё лучше и лучше. Сравни свои первые «каляки» и что у тебя получается сейчас. Присутствует прогресс.

- Папочка, - возражала я ему, - у меня не получается, как у Рафаэля!

Рафаэль был моим любимым художником. Я полюбила его картины с детства, когда мы ещё жили на Средиземноморье.

- Ты можешь рисовать, как Гоген или Матисс! – вдохновлял меня папа.

- Фу! – морщилась я.

Экспрессионистов я тоже знала, в Нью-Йорке мы ходили в музеи и с мамой и со школой. И хотя картины были яркими, они мне совсем не нравились. Особенно некоторые. Они производили на меня тягостное впечатление и даже снились по ночам.

- У меня не получается даже, как у Караваджо! – отчаивалась я.

- Ну, тогда у тебя только один путь, - серьезно говорил мне папа.

- Какой? – отчаянье сменилось робкой надеждой.

Папа обнял меня и заглянул в глаза:

- Тебе придется придумать что-то своё. Понимаешь? Совсем другое. Отличное от всего, что рисовали раньше. Много, очень много работать. И достигнуть в этом совершенства. Тогда ты сделаешься Мастером.

- А если у меня не получится? – засомневалась я.

- Обязательно получится! – с жаром перебил меня папа. – Даже не сомневайся! Должно быть дело, в котором ты станешь Мастером. Помнишь притчу о талантах?

Я кивнула и задумалась.

А ведь и, правда, какой у меня талант? Ну, рисую рыб и раковины. Ну, ещё скалы и пальмы. Плету вместе с мамой циновки. Легко запоминаю песенки на разных языках. И всё…

А зачем я тогда живу? Именно я? Для чего? Вот когда я умру, вызовет меня к себе Бог и спросит грозно: «Где твои таланты? Зарыла?!»

И что я ему скажу? «Нет, не зарыла. Я их даже не отыскала у себя…» И разведу руками. Нет, не руками – крыльями. Хотя, нет. Крылья - это у ангелов, а меня отправят в Ад. И там оторвут никчемные руки. И никчемную голову.

Я вздохнула. И задумалась, как же я буду без головы? Я даже дорогу в ад не найду…

И тут сама собой придумалась история, про девочку, которой оторвали руки и голову и отправили в ад. Чтобы туда попасть, ей пришлось спуститься на самое дно океана. Руки и голову она несла с собой, потому что в ад надо было сдать весь комплект девочки, хоть и по частям. А на дне жили маленькие существа: наполовину рыбы – наполовину люди. У них были ноги, и руки, как у людей, а головы – дельфиньи. Только с жабрами. И жили они в зарослях водорослей. И разъезжали, оседлав морских коньков…

Я так увлеклась этой историей, что нарисовала и подводный мир человекорыб, и их дома, города и даже развлечения. Я изрисовала целый альбом синим и зеленым мелками и так подробно, что не осталось места, чтобы записать саму историю. Впрочем, очень скоро, девочка с оторванными руками и головой мне разонравилась и осталась только история про человекорыб.