Светлана Нилова - Потери

Мне записали ещё одно замечание за пререкание с преподавателем.

И это всё в первый день.

В обед оказалось, что Вики положила мне с собой сэндвич с куском жареного мяса. Меня чуть не стошнило. Я уже хотела выбросить его, как вдруг перехватила взгляд толстой девочки. Она сидела на скамейке и в руках у неё сиротливо маячила морковка.

- Ты хочешь выкинуть? – спросила она. – Целый сэндвич?

- Я не ем мяса, - оправдывалась я и вдруг догадалась. – Хочешь?

Толстуха радостно закивала.

- Обмен, - деловито предложила я. Время бескорыстия закончилось ещё в приюте.

- Только я откусила, – заныла девочка.

- Пойдет.

Я совершила обмен и отойдя подальше, чтобы не чувствовать запах мяса, с удовольствием съела морковку. Организм бунтовал и требовал ещё еды, но больше ничего не было.

Оказалось, что мясо в разных его проявлениях, Виктория готовит каждый день, а рыбу вообще не покупает. Я питалась салатами, фасолью и молоком, пока Вики не стала поливать мои порции мясным соусом с кусками разваренной плоти. Меня тошнило. Я просила Вики не делать так, на что она сказала, что мясо есть в моём возрасте – обязательно, а вегетарианство – это просто болезнь, нарушение пищевого восприятия и меня надо лечить. «Лечение» заключалось в том, что теперь в обед я часами сидела над тарелкой с чем-то мясным, медитируя на прожилки и волокна. Салата я не получала и таким образом ела только два раза в день: утром выпивала стакан молока, а в ленч – обменивалась пакетами с толстой девочкой. Её звали Дина и мне было ужасно стыдно, что я ем тунца в листьях салата, а она – картошку фри или гамбургер со свининой. Это было плохо для её здоровья. Но почти постоянное чувство голода притупляло мою совесть.

В конце концов, Тому надоело моё постоянное сидение за обеденным столом, и он отвез меня к доктору.

Доктор Келли оказалась тем самым психиатром, кто делал по мне заключение прежде, ещё в приюте. Она была немолодая, сдержанная и очень милая.

- У тебя проблемы в приемной семье? – прямо спросила она.

- Я не знаю. Наверное.

- Твоя мачеха говорит, что у тебя проблемы с учебой и дисциплиной. Тебе трудно сосредоточиться? Голова не болит? Головокружения?

- Головокружения у меня бывают только от голода, - зло сказала я.

- Да, миссис Харди упоминала, что ты привередлива в еде…

- Привередлива!?- возмутилась я.- Ведь невозможно есть, что она готовит! Да по мне лучше водоросли и планктон, чем это гов…

- Остановись, Софи! – быстро сказала доктор Келли. – Не надо употреблять слова, за которые тебе потом будет стыдно.

Мне и, правда, было неловко. Впервые я осуждала человека за его спиной.

Доктор Келли покачала головой.

- Я тебя понимаю, Софи, но боюсь, что твои претензии безосновательны. Если ты скажешь это службе опеки – тебя вернут в приют, а там… Кто знает, какая семья возьмет тебя в следующий раз. Я видела много детей. - Доктор Келли вздохнула. - По сравнению с ними, ты живешь очень и очень хорошо. Харди добросовестно выполняют все предписания, а вот любить… Любить они тебя не обязаны.

Я тихонько заплакала. Доктор Келли попала в самую точку. Любви! Так просто: мне не хватает любви! Когда я жила с родителями, я не замечала её. Это было обыкновенно, словно дышать. Меня обнимали, целовали, выслушивали любые мои глупости и всегда смотрели с обожанием.

"Бамбина" - "Деточка" - называл меня папа и я наслаждалась, словно котенок под лучами солнышка.

"Солнышко моё" - говорила мамочка и я правда начинала светиться. От счастья.

Счастье кончилось. Теперь я сидела в кресле у психолога и заливалась слезами.

Доктор Келли помолчала, потом продолжила:

- Тебе осталось всего три года. Может быть потерпишь своих опекунов? А с едой мы что-нибудь придумаем…

Доктор Келли придумала хорошо, но мне пришлось врать.

Я сказала Виктории, что у меня аллергия на мясо, но я никому этого не говорила потому, что боялась, что никто меня из приюта не заберет. А доктор Келли уговорила сказать правду. И теперь я прошу прощения и у Тома и у Вики за то, что так себя вела…

Вики поверила и даже растрогалась. Она сама составила мне диету. Мне пришлось два раза в день пить отвратительный протеиновый коктейль, но вообще я стала питаться сносно. Теперь даже в Макдональдсе, куда Том возил нас раз в месяц, мне покупали не гамбургер, а филе-о-фиш.

Ещё одна проблема, с которой я столкнулась в приемной семье, это деньги. Вернее полное их отсутствие. Раньше я никогда не задумывалась, откуда они берутся и куда уходят. У нас с родителями всегда было всё, что необходимо. Теперь оказалось, что мне нужны деньги. Карманных денег мне не давали, а работать после школы Вики не разрешала. Правда, она предлагала ездить с ней и продавать Библию и «божественные журналы», но я сказала, что этой ересью не буду заниматься никогда в жизни.

Безденежье томило и угнетало меня. Когда я жила с мамой и папой, мои мелкие нужды не подвергались никаким сомнениям. Родители лишь советовали, где лучше совершить покупку или приобрести более качественную вещь. Даже когда у нас вовсе не было денег – в этом не было ни печали, ни уныния. Как погода: сегодня штиль, а завтра – быстрый попутный ветер.

В семье Харди все решения выставлялись на семейный совет: будь то покупка новых кроссовок для Стейси, оплата очередного семестра для Виктора, покупка моторного масла для машины Тома или бумаги и красок для меня. Мы все по очереди должны были высказывать своё мнение, и потом Вики подводила итого. Часто полностью противоположный высказанному.

Про мои краски и карандаши Вики сразу сказала: «Сначала израсходуй те, что есть, а потом уже проси новые». А так как мои краски расходовались неравномерно, я поняла, что мне ещё долгое время придется рисовать лишь желтым, красным и коричневым цветами.

Что касается бумаги, то на одном из таких «семейных» советов Вики настояла на том, чтобы я расходовала не более 30 листов в месяц, по одному листу в день и торжественно выдала мне пару долларов.

- Твои родители слишком избаловали тебя! – говорила она. – Мы живем не так богато, чтобы тратить деньги на всякую ерунду, вроде твоих рисунков. Кстати, у каждого листа есть ещё и оборотная сторона, верно? Так что 30 листов в месяц – это ещё слишком много!

В тот же вечер я не пожалела бумаги и коричневым мелком набросала рисунок: женщина с библией под мышкой, с губами, сложенными в «куриную гузку», источает вокруг себя поцелуйчики и сердечки. Я старалась, чтобы было похоже на Вики. А в зеркале, в которое она смотрится, отражается страшная медуза Горгона, с черепом вместо Библии и змеями вместо локонов. Вместо поцелуйчиков и сердечек, я пририсовала молнии и перекрещенные кости.

Меня в ней раздражало всё: и костлявое телосложение, и завитые в мелкие колечки волосы, и тонкие губы, которые она складывала, как ей казалось, в приветливую улыбку. А больше всего меня бесила её двуличность. Она могла часами щебетать со своими «божественными» подружками, а потом запросто нелицеприятно обсуждать их с Томом, едва за ними закрывалась дверь. На людях она обращалась со мной совсем не так, как дома, она источала патоку и, казалось, что я прямо липну в её благожелательности. Я не могла и не хотела притворяться и по всему выходило, что я – неблагодарная дрянь, которая разбивает сердце приемной матери, которая костьми готова лечь, чтобы воспитать из своих приемышей высоконравственных и достойных граждан.