Зэди Смит - Собиратель автографов

У него заболела голова. Было два часа ночи. Ему захотелось кричать от возмущения, подняться с постели и в чем есть потопать в гостиную. Сара уже давно так его пилила. А у него не было ни сил, ни времени, чтобы постоять за себя. Современная жизнь с ее семейными перебранками, уличными потасовками, пьяными драками в барах казалась ему чем-то далеким и зыбким. На все эти дела, на такое самоутверждение нужно время, а у Ли Джина времени не оставалось. И он не рискнул вступать в спор с женой. У него просто не было для этого сил. И он давно с удивлением понял, что вся эта свистопляска куда-то ушла из его жизни, а вместе с ней, как песок сквозь пальцы, ушла и почти вся его большая, огромная любовь. И теперь он уронил голову на подушку и поплотнее прижался к жене, что означало согласие, а для нее было редким подарком. Больше того, он поцеловал кончики ее пальцев и положил свою голову, с пульсирующими на висках жилками, ей на руку.

Над их головой снова летел самолет, и Алекс Ли задумался о том, как они выглядят с высоты трех километров. Он ехал с отцом смотреть борьбу. Вместе с ними в машине сидели два его добрых знакомца — Марк Рубинфайн и Адам Якобс. Рубинфайна — ему исполнилось пятнадцать — звали по фамилии все, включая его собственную мать. Его отец работал бухгалтером у Ли Джина. Помимо высокого роста, крепких плеч и румянца на щеках Марк обладал решительным взглядом, и весь его вид словно говорил: меня задешево не купишь. Ли Джину он не очень нравился. Даже совсем не нравился. Но когда поездка на борьбу обсуждалась у них за обедом, за столом оказался старший Рубинфайн, а потому его сын сейчас сидел в машине вместе с ними.

Тринадцатилетний Адам, наоборот, всем был по душе. У него имелись небольшие проблемы с лишним весом, откуда, возможно, происходило его обаяние. Он был черным как смоль, с густыми курчавыми волосами и глазами столь темными, что они терялись на фоне его лица. Приятели познакомились несколько лет назад, но учились они в разных школах, да и большими друзьями их назвать было нельзя. Впервые встретились в хедере, школе при местной синагоге, куда все трое ходили по воскресеньям.

Ли Джина беспокоила нынешняя поездка. Однако пока все шло хорошо, мальчишки рта не закрывали. Но о чем они болтают? Он, Ли Джин, не знал этих компьютерных программ, не слышал этих песен, не видел этих фильмов. Казалось, его сын жил какой-то своей жизнью, к которой он, Ли Джин, прикасался лишь раз в году, под Рождество, когда они ходили по магазинам и он покупал Алексу разную блестящую дребедень, через которую и звучала эта музыка, просматривались эти фильмы.

— Нет, ты послушай! — Алекс стукнул по перчаточному ящику. — Я правда говорю об эпизоде из «Возвращения домой», когда Келлас узнает о его… ну… скрытых возможностях, таинственной мощи.

— «Возвращение домой»? И вовсе не оттуда этот эпизод, — возразил Адам. — Совсем из другого места вся эта таинственная мощь.

— Хватит колотить по ящику, — вмешался Ли Джин.

— Еще раз вам говорю, — вздохнул Рубинфайн, выковыривая пальцем серу из ушей, — оба вы чушь несете.

Окна в машине от их дыхания запотели. Ли Джин включил приемник, и ему в уши ударила громкая музыка, голова заболела. Алекс принялся рисовать пальцем треугольнички на запотевшем стекле. Адам, казалось, едва умещался на своем сиденье. У Рубинфайна ни с того ни с сего началась эрекция, которая случалась у него время от времени безо всяких причин. И теперь он ерзал на сиденье, стараясь как-то утихомирить свое мужское начало.

Это был настоящий исход евреев из Египта — их выход в свет. Суматохи хватало — и отцы, и сыновья одинаково постарались. Алекс замечал все больше машин с мальчишками в них и прилепленными к стеклам постерами, извещавшими о предстоящем матче — большими буквами, красными и золотыми, как на обложке Библии. Рубинфайн иногда изображал борца, делал захват, а мальчишка из соседней машины, видя это, тоже начинал двигать локтями, будто это его взяли в клещи и он пытается вырваться.

Ничего подобного раньше с ними не бывало. Утром по субботам телепрограмма главенствовала надо всем. Они не променяли бы ее ни на что на свете, тем более на какой-то несчастный борцовский поединок. Сидели бы у своего ящика, а теперь и думать о нем забыли. Вот бы этот ящик сам сейчас отсоединился от всех антенн-розеток и заковылял на деревянных ножках за ними! Вот бы он завыл: «Где вы, мои маленькие недотепы? (И у них бы тут же головы кругом пошли.) Я так по вас соскучился! Как мне вас сейчас не хватает, веселые вы мои!»

Точно, телику там без них невпротык. А их сейчас несет в потоке машин к Альберт-Холлу. Причиной же всему один человечище, которого они сами видели по телевизору. Его зовут Папаша, и сейчас он самый знаменитый борец на Британских островах. Настоящее божество. Здоровый и румяный, светловолосый — типичный викинг, и вообще в нем есть что-то завораживающее. Ему уже стукнуло пятьдесят, и он носит красные комбинезоны, как у маленьких детей, только размером побольше. Как-то выяснилось, что настоящее его имя — Мак. Но фамилия, звучащая как название огородного цветочка, нисколько его не смущала. Он всем нравился, всем без исключения, и это было крайне важно для Ли Джина. Отец не хотел, чтобы его сын «сторонился общества и даже толпы». Скоро Алекс окажется в самом пекле жизни, а если до того немного пооботрется, только лучше будет. Нечего ему расти маменькиным сынком, пусть станет нормальным парнем. Частью этой толпы. Всего в жизни никогда не предугадаешь. Например, его Алекс, похоже, единственный среди всех этих мальчишек, едущих смотреть поединок Папаши с Амбалом, чей отец, то есть Ли Джин, всячески убеждал сына не присутствовать на собственной бар-мицве [3] Бар-мицва (иврит, сын заповеди) — обряд, знаменующий достижение мальчиками 13 лет, возраста, с которого они начинают отвечать за свои действия и обязаны выполнять установления иудаизма. .

— Ты на самом деле этого хочешь? — спрашивал Ли Джин.

— Па-а-а! Да-а-а! — отвечал Алекс Ли.

Рубинфайну на заднем сиденье вздумалось пощипать Адама за бока, чтобы проверить расхожую мысль о повышенной чувствительности толстяков. А на переднем сиденье Ли Джин пытался повлиять на сына, хотя обещал жене этого не делать.

— Алекс, я задал тебе вопрос.

— Слышу. И я ответил: да. Правда? Ладно, еще раз: да. Вроде.

— Хочешь? На самом деле? — зачем-то переспросил Ли Джин. — А не может так быть, что этого хочет твоя мать?

Алекс изобразил на международном языке жестов, что его тошнит.

— Ну? — не унимался Ли Джин.

— Ты же знаешь, что именно мать этого хочет. Малехо она, малехо я.

— Но ты сам точно этого хочешь?

— Вроде. Господи, давай закроем тему, а? Пожа-а-луйста!