Зэди Смит - Собиратель автографов

Алекс повел плечами и важно сказал, что ему уже исполнилось двенадцать. В ответ Клейн так расхохотался, что у него даже слезы потекли из глаз. Потом он пару раз ткнул в ребра собственного сына, как показалось Ли Джину, довольно больно.

— Ха! Двенадцать! А Джозефу тринадцать! Я же сказал, что он хиляк? Родился заморышем, да таким и остался. Я тогда сказал его матери: «Раздавил бы его, как муху! Затолкни его себе обратно! Роди другого!» Ха! Хотите, кое-что вам скажу? Он каждый кусок, перед тем как проглотить, разжевывает двадцать раз. Думает, что так поправится. Прочитал в каких-то книжонках. Мартышкин труд все это. Ха-ха. Эй, ты! — Клейн увидел продавца мороженого двумя рядами ниже и, немного приподнявшись с сиденья, вытянулся вперед, пока не уперся животом в металлический барьер. — Эй, ты, там внизу! Слышишь, что тебе говорят?

— Я занимаюсь коллекционированием, — пропищал Джозеф Клейн.

— Чего-чего? — переспросил Ли Джин, не уверенный, что хорошо расслышал, а Клейн-старший начал в это время протискиваться между креслами мимо них, пыхтя как паровоз и бормоча себе под нос: «Кто только придумал эти сиденья! Для гномов каких-то их сделали!», к концу ряда и дальше вниз к продавцу мороженого. Джозеф тут же ловко перепрыгнул со своего сиденья на освободившееся отцовское.

— Разных вырезок, вещиц, иногда автографов, — протараторил Джозеф, словно ему хотелось много сказать, а времени было в обрез. — Я собираю подписи людей, которые мне нравятся, и храню их у себя. В альбомах и папках. Некоторые очень дорого стоят.

Господи! Алекс ответил благодушной улыбкой, а Рубинфайн, надо отдать ему должное, не повернулся к застывшему с раскрытым ртом Адаму, чтобы многозначительно повертеть пальцем у виска или, передразнивая, повторить последнюю фразу, хотя именно этого требовал от него Кодекс Пятнадцатилетних, а уж он-то себе цену знал (не слишком ли высокую цену?). Вместо всего этого он лишь открыл и закрыл рот, отчасти повинуясь строгому взгляду Ли Джина: нет, не сегодня! А кроме того, много чести этой пигалице — вступать с ней в поединок.

— Это звучит… забавно, — сказал Ли Джин.

— Все, что угодно, — Алекс изо всех сил старался держаться уважительно, — или… Какого рода вещицы?

Ли Джин улыбнулся. Так-то лучше. Обычно, если Алекс сторонился соседского мальчишки из-за того, что тот страдал косоглазием или шепелявил, или если сын побаивался загорелого веснушчатого дьяволенка, ждущего подачи на теннисном корте и грозно переминающегося с ноги на ногу, Ли Джин предпочитал не вмешиваться. У них был один вкус на мальчишек, у него и у Алекса. Футбольные фанаты были им не по душе. И краснолицые рыжеволосые сопляки в ссадинах и синяках не нравились обоим. Они ненавидели хвастунов. Но иногда одному внутренний голос говорил совсем не то, что другому, как случилось и на этот раз. Ли Джину он шептал: «Да, Джозеф нам нравится», Алексу же он вещал нечто уклончивое, неопределенное, если такое может быть с внутренним голосом.

— Так… э-э… — Алекс надул губы и откинул со лба прядь спутанных волос. — Ты собираешь только программки с представлений или что-то еще?

Джозеф открыл рот, готовясь дать объяснение, но сперва расположился поудобнее на сиденье: закинул одну тощую ногу на другую, выпрямил спину и стал совсем другим.

— Автографы звезд, — важно ответил Джозеф, неторопливо проговаривая каждое слово. — За тем я и здесь. Люблю борьбу. Я фанат борьбы.

Ли Джину видеть такое было не впервой. В Гонконге богатенькие мальчики в неудобных костюмчиках, восседая за обеденным столом, бесцеремонно расспрашивали родителей о гостях: кто такие, чем занимаются, на что рассчитывают в будущем? Джозеф той же породы. И ничего в нем нет от обычного, настоящего мальчишки.

— Одна из моих коллекций, — продолжил сын толстяка, — посвящена европейским борцам, хотя теперь там есть автограф Куротавы, так что я могу изменить название.

— О’кей, — откликнулся Ли Джин, — все это очень интересно. Правда ведь интересно, Алекс?

После этих его слов все пятеро замолчали и уставились на сцену.

— Он начинал с борьбы сумо, Куротава, — наконец заметил Адам, чтобы поддержать разговор. — Он — японец.

Джозеф весь просветлел:

— Да! Из Японии! Но вот уже шесть месяцев живет в Йоркшире, хотя ему там не очень нравится еда. А в одном журнале написано: «А кому она понравится?» Знаете, потому что… потому что… там, похоже, та-а-кая кухня. Хотя ему и не надо много еды, потому что он человек-гора. Он приехал из Токио. У меня есть его фото с автографом. Конечно, я хотел бы заполучить и другие. Тогда бы я завел альбом и назвал его «Японские борцы». А так — слишком громко сказано. Если он там один будет.

— И что ты еще насобирал? — прорвало Рубинфайна, который весь день лез на рожон из-за своих гормонов.

— Ну, это смотря в какой сфере.

— В какой в такой?

— В растакой. — И Джозеф ехидно улыбнулся. Не бог весть какая шутка, но все же шутка, то есть хороший знак. Алекс рассмеялся, а Джозеф вроде расслабился и начал объяснять: — У меня есть папка английских политиков, папка иностранных высокопоставленных особ — самая для меня интересная. А еще — олимпийцы, изобретатели, звезды телика, метеорологи, нобелевские лауреаты, писатели, собиратели бабочек, другие энтомологи, киноартисты, ученые, преступники и жертвы покушений, певцы — оперные и поп, композиторы…

Рубинфайн воздел руку вверх:

— Погоди маленько, погоди. Дай мы тебя спросим о твоей жизни или еще о чем-нибудь.

Ли Джин шлепнул по руке Рубинфайна, и она упала вниз. Хотя в наше время вовсе не принято бить по рукам чужих детей.

— О’кей, о’кей — а какие кинозвезды?

— Кэри Грант.

— Кто?

— И Бетти Грейбл.

— А кто из них на втором месте?

Ли Джин напряг извилины и постарался навскидку вспомнить иерархию американских кинозвезд сороковых годов, но Рубинфайн не дал ему и слова сказать:

— Нет, нет, нет — я имел в виду, кто-то очень хороший.

— Марк Хэмилл?

Теперь прикусил язык уже Рубинфайн.

— Вообще-то, актеры не лучшая часть моей коллекции, — начал Джозеф размеренно, на сей раз адресуясь к Ли Джину. — Потому что за многих, когда им пишешь, отвечают их секретарши, или тебе посылают стандартные распечатки, ксероксы, а получить что-то написанное собственной рукой очень трудно.

— Понимаю, — кивнул Ли Джин, хотя на самом деле давно потерял нить разговора.

— А-а-а, — протянул Рубинфайн, зевая.

— Ну и они не так много стоят, как вы думаете.

— А ты делаешь на этом деньги? — спросил Адам, вылупив глаза. Если парню не исполнилось и шестнадцати, а он уже делал деньги, то для Адама он был сродни божеству.

И тогда Джозеф промолвил:

— О… да… Филография — дело прибыльное.