Зэди Смит - Собиратель автографов

— Давай потрахаемся, — промурлыкал он, проводя одной рукой по ее юбке-брюкам и прижимаясь к ней своей возбужденной плотью. — Это всего лишь я, но можно позвать каких-нибудь актеров…

— Алекс, прекрати… Она в сто раз симпатичнее, чем я себе представляла. В фильмах она вся из себя примадонна, а в жизни совсем простая. И она очень откровенная, феминистка — правда, говорю тебе, в ней что-то завораживающее. Что бы она ни говорила — я готова ловить каждое ее слово. Алекс!

Его средний палец становился все настойчивее. Она отпрянула назад и поправила одежду:

— Слушай, хочу вернуться в гостиную. Неудобно оставлять Китти одну. И пожалуйста, наведи у себя в доме порядок. Как только у тебя совести хватило привести ее в такой бардак! Повсюду разный хлам валяется. Она же кинозвезда! Наверняка характер еще тот! Хотя пока не могу в это поверить. — Чувства переполняли Эстер, и наконец лицо ее озарилось улыбкой, а глаза засияли от восторга, словно яркие лампочки: — Китти Александер. Китти Александер! Кит-ти Алек-сан-дер. В твоей гостиной. В твоей гостиной. Сюр какой-то.

— Да, — согласился не разделявший в этот момент ее чувств Алекс.

Она поцеловала его в нос. Когда десять лет один и тот же человек целует в одно и то же место, это немножко приедается, но у Алекса все равно мурашки по коже пробежали. И он почувствовал благодарность к ней.

Она повернулась, чтобы уйти.

— Эй, — воскликнул он, — ты мои новости увидела, а я хочу услышать твои. Баш на баш, а?

Она остановилась. Он подошел к Эстер и медленно стянул с нее кофточку через голову. Когда она подняла руки, чтобы облегчить ему задачу, коробочка на ее теле слегка подалась вперед. Его взору предстали швы и контуры проводков. Он положил одну руку на ее правую грудь, а другую — на новое сердце.

Чайник знал, когда засвистеть.

Факты. Женщины пуще всего на свете любят перемывать косточки своим знакомым. Мужчины предпочитают травить анекдоты и рассказывать байки. Алексу ни то, ни другое не было свойственно, однако Китти и Эстер еще до его прихода пустились в плавание по ностальгическим волнам. Их выносило то на некогда многолюдные сценические площадки, то к давно закрытым роскошным отелям. Они тараторили без умолку, и Алексу никак не удавалось вставить хоть слово. Когда он ушел, с подчеркнуто недовольным видом, это осталось незамеченным. И только вернувшись через пять минут, чтобы забрать Грейс, он сумел привлечь к себе немного внимания.

— Ох, — запричитала Китти, — но они с Люсией так полюбили друг друга.

Алекс схватил под живот Грейс, игнорируя ее недовольство, и сунул голову животного себе под мышку:

— Она любит сидеть со мной наверху. Наблюдает за моей работой.

— «Работой»? — усмехнулась Эстер.

Алекс выстрелил в нее сердитым взглядом: и что выделывается? Любит устраивать представления для кого-то рядом с ними.

— Приготовлениями, — коротко пояснил он.

— Так ты позвонишь? — спросила Китти, вытянув вверх руки, как бы в ожидании крепкого объятия. — Может, позвонишь Максу? Скажи лишь, что у меня все в порядке. Я оставила записку с номером на кухне. Думаю, надо ему позвонить. Проверь, не сердится ли он на меня.

— Да-да, конечно.

И Алекс вышел из гостиной, закрыв за собой дверь.

Наверху он вытряхнул содержимое сумки на постель и начал разбирать. Грязную одежду отложил в сторону, а потом отнес в ванную и бросил в корзину. Книги сложил стопкой на полу, а затем отодвинул в угол. Начал перебирать разные бумажки и каждую вторую бросал в мусорное ведро, включая квитанции, потому что раз и навсегда решил, что лучше платить налоги без вычетов, чем уподобиться скупердяю, который вспоминает с удовольствием только те дни своей жизни, когда ему удалось что-то сэкономить.

Визитка дилера. Автограф дивы «Плейбоя». Билет на каток. Желтый конверт. Алекс достал письмо преследователя Китти и перечитал его. Бедняга Макс — совсем помешался. Но что-то в письме задело, показалось знакомым. Большая любовь, обожание. Но и плохо скрываемая неприязнь. В записках Алекса ее тоже хватало, хотя в них она не так бросалась в глаза. Сначала он этого не осознавал. Но потом словно пелена спала с глаз: еще тинейджером он однажды стоял под дождем, прижатый к металлическому барьеру, промокший до нитки, смотря на французскую актрису, ради которой и терпел все мучения. Она спустилась по алому ковру, под большим зонтиком, не удостоив его и взглядом. Он описал этот случай в своей книге, в подглавке «Иудейская слава и гойское поклонение фанов»:

Девушки-подростки, поклонницы рок-музыкантов, ненавидят своих кумиров. Киноманы ненавидят голливудских звезд. Собиратели автографов ненавидят знаменитостей. Мы любим своих богов. Но ненавидим нашу от них зависимость.

Алекс сел и включился в работу. У него уже давно в голове сложился список, постепенно расширявшийся, разных виртуальных аукционов, где можно было выставить на продажу реликвии Китти. Еще в Нью-Йорке она предоставила ему свободный доступ к восьми ящикам комода, битком набитым частной корреспонденцией, с одним условием: не трогать писем к ее семье. И чем больше он с ней общался, тем менее сентиментальной она ему представлялась. Теперь на его столе лежала стопка ее любовных писем. У нее был роман со знаменитым актером, а после его смерти вдова вернула ей все письма. Но что это были за письма! В одном она описывала номер в отеле Лас-Вегаса, раннее утро и себя с другим любовником, темнокожим актером. Вспоминала цвет костюмчика горничной, которая вошла нежданно-негаданно и застала их врасплох. Алекс боялся даже думать, сколько может стоить такое письмо, сколько стоят все они. Четыре из них он уже послал из Нью-Йорка на Лондонский аукцион. Завтра их должны были продать. У него просто в голове не укладывалось, что он сидит здесь с богатством, какого сто лет не было ни у одного Собирателя.

Но не запах больших денег приводил его в трепет. Деньги были совершенно ни при чем. Он мечтал сделать подарок Китти — за все то, чем одарила его она. Но и это не все. Главное — воплощение мечты. Обычно Собиратель всю жизнь гоняется за славой, за ее аурой, и ценность его трофеев измеряется близостью к этой славе. Но теперь аура оказалась у него. В кармане. Он владел ею. Она почти стала частью его самого.

Замечательная, сказочная ночь и — трагедия. Нирвану следует оценивать не по накалу вульгарной страсти, но по сладости венчающего ее забытья. А они так чудно спали вместе, свившись в клубок на диване, словно став с ним одним целым. Он пробудился, уткнувшись лицом во впадинку на ее плече, а его волосы упали ей на подбородок. Полное счастье! За опущенными жалюзи занимался рассвет. Он обнял ее поплотнее за талию, поцеловал в шею сзади, и его охватила томительная истома. Но вдруг она дернулась, выпрямилась, а ее рука нащупала что-то в глубинах постели: